Array Array - Последнее предупреждение

А... неважно.

Двадцать пять лет назад, когда он вернулся на Татуин, всё было готово к восстанию: оружие, коды разблокировки, генератор помех. Все были готовы выступить. И даже умереть, если понадобится.

Он сам был готов, вести за собой людей, и заплатить за их жизни своей.

Был готов к поражению.

Ко всему.

Но только не был готов потерять мать.

Тогда он просчитался, уступив ее желтому песку.

А восстание? Что восстание. У рабовладельцев не было ни единого шанса. Они были удивлены внезапным шквалом ярости вчера еще тихих существ, находившихся в безвольном положении вещей.

Против силы восставших, наверное, и Великая Сила была бы бессильна. Ибо нет, и не было никого, кто так же будет отчаянно сражаться, как те, кому нечего терять. Нет ничего сильнее стремления к свободе.

Они победили. А он проиграл.

Узнали ли о его роли в этом восстании джедаи или просто закрыли глаза - после гибели матери, ему стало безразлично.

Безучастие. Слишком рано оно подступило. Комком в горле. Ладонью сжатой в кулак.

Двадцать пять лет назад. День в день.

Как странно, что сейчас, здесь, в пустоте гиперпространства, он не только вспомнил, но и пережил всё заново. Тот горн эмоций, в котором постепенно была выкована его выдержка и холодная ярость. Он пережил все свои чувства и ощущения по капле: безумную и отчаянную надежду; веру в свои силы и последовавшую за этим страшную потерю, лишившую его части себя, приведшей к слепому исступлению. Постепенно яростное безумие переплавилось в скорбное бесчувствие и апатию, а потом уже, только потом в холодное равнодушие.

Все началось на Татуине.

Желтая планета. Планета песчаных бурь.

Нет случайностей. Тантив отправился к ней, ведя его за собой, неспроста.

Чего же ты не учел?

Неужели того, что все твои дороги ведут на Татуин?

Госпожа сенатор стояла у экрана. Силовые линии гиперпространства сходились и расходились, пересекались, создавая эффект нереальности происходящего. Они отливали всеми цветами видимого диапазона, как в некоторых мирах, которые она посещала, отсвечивали полосы неба после дождя. Когда госпожа сенатор была маленькой, кажется, лет в семь, впервые попав в космос, она широко раскрыв глаза смотрела на криволинейные узоры гиперпространства, забыв обо всех и не реагируя ни на кого. Отец тогда ей сказал, что в ультрафиолетовом диапазоне картина несравненно красивее, и пообещал, что покажет, если она соизволит отобедать. Что человек не может видеть этой красоты, без специального оборудования. Зато запросто могут генозианцы и многие насекомоподобные алиены. Остался им в качестве подарка эволюции вот такой вот рудимент.

Как странно, что она вспомнила отца. Это с ней случалось нечасто. Только пару раз за двадцать лет в особо кризисных ситуациях, когда было безумно страшно или хотелось опустить руки и выть крайтон-драконом.

Какие глупости. Она справится. И выйдет победителем.

Победителем.

Она справится.

Неубедительно. Если бы ты произнесла это вслух, то голос бы предательски задрожал.

Имперский разрушитель - это не шутка. Это серьезно.

Достаточно серьезно, чтобы вспомнить всю жизнь и попрощаться с ней.

Жизнь? А была ли она? Что ты помнишь? Демагогические заседания в Сенате, бесконечные и пустые? Дипломатические миссии, официальные визиты, подковерные игры? Все это ерунда и не заслуживает внимания. Детство? Оно было так давно, что кажется, будто ты всегда была такой: слегка усталой от жизни, мудрой и взрослой.

Мудрой. Хм. Не очень было мудро похищать планы, да еще и удирать от Дарта Вейдера.

Вейдер. Темный Лорд ситхов.

Сколько же она его знает? Целую жизнь. Целую политическую жизнь.

А у тебя есть жизнь? Ты живешь?

Разве не началась эта самая жизнь, когда ты приказала нарушить закон?

Когда отдала приказ идти против власти.

Против власти, против закона, но не против совести.

Как глупо! Если б тебе было двадцать лет, подобная наивность заслужила бы снисхождения. Но ты старше.

Много старше.

Зачем все это? Ради совести? Или просто сбросить груз лет? Начать снова дышать.

Жить? Выбраться из плена?

Надолго ли? Пять минут. До того как их расстреляют.

У него не дрогнет голос отдать эту команду.

Дарт Вейдер.

Ты слишком хорошо его знаешь.

«Я справлюсь». Твоя мантра. Извечная мантра.

Не помогает. Сегодня и сейчас не помогает.

Белые одежды. Ледяной взгляд. А внутри ураган пламени. Сомнений, сожалений.

Вернуть бы все назад.

Насколько назад?

Оказаться в столице на два года раньше. Оказаться в политике на два года раньше.

И чтобы бы изменилось?

Белая королева. Хорошая девочка своей семьи. Пленница имени.

Тогда, оказавшись на Корусканте, ты была еще молода для власти, а Сенат уже утратил свое значение.

Но ведь тебе и власть не была нужна?

Но тогда зачем всё?

Бессмысленная жизнь? Прожитая зря? За кого-то?

Ты статист. Вот и весь фокус.

Вейдер знает кто на борту. Он может захотеть провести расследование. Выяснить, почему она так поступила. Может захотеть устроить дознание.

Взять Тантив на абордаж.

Ну и что с того - это будет лишь отсрочка. Все одно: смертный приговор за государственную измену или погибнуть во время боя.

А если:

«Нет», - с сожалением выдохнула сенатор, - «нет».

Ах, как обидно вот так потерять все - в двух шагах от победы.

Даже нет, не обидно. Обидно - это не то слово. Оно не отражает всю гамму эмоций, чувств, ощущений. Не показывает волну страха и нежелания умирать. Волну отчаяния и робкой надежды.

Надежды? Ты на что-то надеешься?

На что?

Неужели на Лорда Вейдера? Жесткого человека? Помощника Императора. Его палача? Беспринципного врага.

Жесткий да, это есть. Палач? Скорее исполнитель воли. Олицетворение закона. Беспринципный - это не его эпитет. Неподкупный - его.

Увы. Если б его можно было подкупить!

Человек-загадка. Без капли честолюбия. Без желания властвовать.

Только выполнять свою работу и уходить в тень, позволяя другим пожинать лавры.

А ты разве не такая?

Страшная мысль, приходит в голову, гораздо страшнее всех мыслей о смерти: «Что же его так обожгло? Нет, не его. Что же так обожгло меня, что двадцать лет я проспала, прожила по инерции?».

Мысль пугает, ее перебивает другая, силовые линии расплываются в глазах, и она не слышит, как к ней подходит капитан и что-то говорит.

- Мэм, - он повторяет чуть громче, таким тоном звал отец, когда ей снились кошмары. Привести себя в порядок, вдох, выдох, теперь можно повернуться.

- Что случилось, капитан? - голос спокойный и ровный. «Не раскисать», - говорит она себе. И сразу же появляется щемящее чувство где-то глубоко внутри, под гортанью, но глаза остаются сухими, они давно сухие. Сколько же лет она не плакала? Больше пяти? Десяти? Или все двадцать? Она не помнила.