Никита Сомов - 13-й Император. «Мятеж не может кончиться удачей»

В ответ на жестокость казаков то здесь, то там начали стихийно организовываться засады и уличные баррикады. В военных стреляли из окон, те стреляли в ответ, редко рискуя, впрочем, врываться внутрь, предпочитая более эффективный поджог. Польские толпы врывались в дома русских, все еще проживающих в Варшаве, и забивали их дубинками, кольями, и еще долго после смерти топча уже бездыханные трупы ногами, превращая людские тела в кровавое месиво.

Карусель взаимного насилия продолжалась еще несколько дней, пока, наконец, русская власть, в лице Муравьева, не восстановила полный контроль над городом. Число убитых шло на сотни, раненых же и вовсе никто не считал. Выгорали целые кварталы, а трясущиеся от страха горожане толпами покидали город. С тех пор польские выступления в столице края были исключительной редкостью.

Вот и сейчас, казачий патруль мирно заканчивал своё дежурство, цокая копытами коней сворачивая на соседнюю улицу. Лишь ведущий патруля, казачьего лейб-гвардии полка корнет Митрофан Греков, то и дело подергивал плечами, спиной чувствуя чужой и явно недобрый взгляд.

Едва русские конники свернули за угол, портьера на окне верхнего этажа желтого трехэтажного дома, мимо которого они только что проехали, опустилась. Наблюдающий до последнего за прошедшим патрулем смуглый, с роскошными, чуть рыжеватыми усами, поляк, повернулся к присутствующим в комнате и хмуро сообщил остальным собравшимся: - Уехали! Обычный патруль, десять конников и хорунжий. Но находиться здесь опасно, уходить надо из города как можно быстрее.

Сказав это, он поправил портьеру, на миг осветив комнату и людей в них собравшихся. Это была небольшая каморка под флигелем обычного дома на одной из улиц Варшавы. В таких живут обедневшие, вдовы с трудом сводящие концы с концами, их снимают студенты, которым не по карману. Казалось бы совершено обычная история. Но именно эта комната была особенной. Посреди неё стоял широкий дубовый стол на резных ножках, за которым сидело четверо мужчин. Поверхность стола закрыта была большой, два на три метра, картой Царства Польского, на которой громоздились разрозненные стопки бумаг, то тут, то там исчерканные свежими чернильными пометками. Что бы ни обсуждали собравшиеся, разговор явно шел давно и лишь ненадолго прервался на вынужденную паузу.

- Мариан, не нужно спешить, сначала закончим разговор, - властно приказал сидящий во главе стола, высокий, статный мужчина лет тридцати, в форме русского полковника. - Присядьте.

Мариан Лангевич стоящий у окна, один из наиболее известных воевод Восстания, а именно к нему была обращена эта речь, окинул 'полковника' недовольным взглядом. Обладая взрывным и обидчивым нравом, он большим с трудом проглатывал подобные уколы. Лангевич был профессиональный военный, родившийся в Польше, но большую часть жизни проведший за её пределами. Он служил в прусском ландвере, затем в прусской гвардейской артиллерии. В 1860 участвовал в экспедиции Гарибальди против Неаполя. С началом восстания Мариан вернулся в Польшу и принял командование сначала Сандомирским воеводством, а затем и вовсе всеми отрядами восставших в Южной Польше. Однако, несмотря на богатый военный опыт, в Восстании он оказался на вторых ролях и это его жутко бесило. Молча проглотив приказной тон, Мариан, ни слова не сказав, присоединился к сидящим, заняв свое место за столом.

Объект постоянной ревности Лангевича, тот самый 'полковник', был не менее известен, чем его собеседник. Юзеф Гауке, выходец из знаменитой фламандской военной фамилии, судьба которой уже полвека была тесно связана с Польшей. Его отец был капитаном войск Варшавского герцогства, дядя Мауриций - военным министром Царства Польского. Юзеф пошел по их стопам и получил великолепное военное образование. Он обучался в русском Пажеском Корпусе, а затем и в Академии генерального штаба, в 1855 году был поставлен адъютантом в свиту императора Александра II. Сражался с остатками отрядов Шамиля на Кавказе, был награждён медалями. Уже к тридцати годам Юзеф дослужился до чина полковника, однако с началом Восстания подал в отставку, прибыл в Польшу и возглавил один из корпусов. За прошедшие три года Гауке стал одним из самых успешных командиров Восстания, взяв в руки руководство отрядами действующими в центральной и западной части Царства Польского и приграничных с Пруссией районах.

По правую руку от Гауке сидел высокий, суховатый мужчина лет сорока - Ромуальд Траугутт, воевода Плоцкий. Подполковник русской армии в отставке, кавалер Венгерской и Крымской кампаний, он участвовал в укреплении Силистрии и обороне Севастополя, за что был награжден орденом Св.Анны. В руководстве восстания он отвечал за отряды, находившиеся в северной Польше.

Слева от Юзефа восседал Антоний Марецкий, епископ Ловичский. Высокий, с аристократической сединой на висках и с короткой, ухоженной бородке, он был одет в традиционную, черную одежду ксендза, польского католического священника, с высоким белым воротником. Если воеводы - такие как Гауке, Лангевич и Траугутт - были руками и ногами Восстания, то польская католическая церковь была его сердцем и знаменем. Влияние священников в богобоязненной и ревностно-католической Польше было чрезвычайно велико. Именно благодаря усилиям ксендзов Восстание все ещё имело, пусть минимальную, но все же ощутимую поддержку среди населения. Восхвалениями мужества повстанцев и угрозами анафемы католическая церковь подпитывала отряды мятежников людьми, служила глазами и ушами восставших в своих епархиях, более того, нередко ксендзы сами возглавляли отряды бунтовщиков, личным примером показывая как надо сражаться с ненавистными еретиками. Епископ Антоний, к примеру, присутствовал на этой встрече не только как представитель всего церковного сообщества, но и как капитан одного из крупных отрядов 'кинжальщиков'*1, действовавших в окрестностях Варшавы.

- Да, панове, давайте побыстрее с этим закончим, - судорожно закивал последний участник собрания, молодой, едва старше двадцати пяти, полный молодой человек в пошитом на французский манер сюртуке. - В Варшаве сейчас слишком опасно.

- Должен заметить, - едко высказался епископ Марецкий, - Мы здесь собрались по вашей настоятельной просьбе, пан Вашковский, и хочу отметить, что любому из нас находиться здесь куда опаснее, чем вам.

- Прошу меня простить, пан Марецкий, но выезд за пределы Варшавы строго ограничен, а сведения, передаваемые через меня народным жондом*2, чрезмерно важны для восстания и не должны были подвергаться риску быть перехваченными, - начал оправдываться его собеседник.

- Ну что ж, будем надеяться, что ваши вести действительно стоят того, - мрачно заметил генерал Траугутт.