Варвара Болондаева - Тамплиеры-2. След варана

— Эй, Роже, позови мон даумазо Эктора, пусть тоже поест. Пора и вам позаботиться о своем благе. Разрешаю вам выбрать дома.

— Спасибо, монсеньор, но я с Вами!

— Спасибо, мой друг!

Гуго протянул свой меч оруженосцу:

— Воткни в дверь, он все равно затупился. Мондмуазьо Эктор, второй меч!

Меч был воткнут в дверь дома — знак того, что рыцарь его застолбил.

Не без помощи оруженосцев Гуго де Пейен взобрался верхом на Мистраля. Жеребец тут же стал пританцовывать, просясь в бой.

Солнце склонилось к западу, жара начинала спадать. Но резня в святом граде Иерусалиме только разгоралась. Искренне уверенные в своей правоте, распаляемые гневом и жаждой наживы, «пилигримы войска Христова» заполняли древние улицы, жгли, грабили и разоряли все на своем пути. Несчастные горожане, будь то греки, армяне, арабы, сирийцы или иудеи — все находили свой конец под мечами и секирами крестоносцев.

Какую веру не исповедал бы ты: ислам, иудейство, христианство — ничто тебя не спасало. Все, кто находился внутри городских стен, считались неверными или еретиками.

Что сказать? Крестоносцы фанатично любили Христа, но их любовь мало походила на любовь Христову…

Граф Раймунд Тулузский замешкался дольше всех. Его провансальцы все еще штурмовали цитадель города — башню Давида, а Танкред с Готфридом уже делили Иерусалим.

Харам-аш-Шериф был все-таки взят воинами Танкреда. Удивительно, но когда крестоносцы перелезли через стены и открыли изнутри ворота, ведущие на Храмовую гору, Танкред взял под свою защиту мусульман, прятавшихся в мечетях. Он отдал свои знамена в знак того, что дарует им жизни.

Сложно сказать, почему безжалостный фанатик и головорез оказался сентиментален. Может, близость святых мест разжалобила его сердце, а, может, сокровища Храмовой горы не позволяли ни на что отвлекаться. Но, скорее, думалось всем, Танкред просто хотел заработать на работорговле. Десятки тысяч безоружных мусульман легко превращались в безанты.

В башне Давида укрывался эмир Ифтикар эд-Даула с остатками своего гарнизона. Надо отдать должное, мусульмане сражались, как львы. Раненые львы, загнанные в угол клетки. Кровь лилась с обеих сторон. Когда же из бойниц и окон башни узрели страшные истязания, творимые повсюду, Ифтикар эд-Даула решил сдаться в обмен на свою жизнь. Рискованное решение для того, кто был знаком с вероломством франкского войска.

Но граф Раймунд согласился и не тронул отряд. Эмир в легких доспехах поверх роскошных одежд ехал впереди на белоснежном арабском жеребце. Позади — тяжелая конница и ряды пеших солдат. Бросалось в глаза то, что великолепные боевые кони были ничуть не хуже тех, которыми владели рыцари крестоносцев. Раймунд даже засомневался, за кем бы осталась победа, если бы холеная, сытая конница мусульман сразилась с ними в поле.

Яффские ворота открылись, выпуская поверженного владыку со свитой. Как только последний сарацин вышел из ворот, внутрь города хлынули провансальцы.

До Яффских ворот — западной части Иерусалима, Гуго в тот день не добрался. Сперва он свернул в проулок, заплетенный корявыми лозами винограда. Маленькие улочки, переулки и тупики змейкой расходились между стен домов и садов, ныряли вверх-вниз. Кое-где они переходили в каменные лестницы и резкие спуски, а известно, что лошади не могут спускаться по ступеням вниз. На одной из таких улочек, Мистраль чуть не застрял между каменных стен, густо обвитых плетями бугенвилий. Пришлось разворачивать лошадей и искать улицы шире.

Гуго поймал себя на том, что испытывает странное чувство после зачистки дома. Шевалье ощущал, казалось бы, неуместное смущение. Неожиданные мысли лезли в голову и не давали покоя. Прежние эйфория и азарт исчезли, взамен им появились сомнения и неловкость. Незнакомые слова молитвы врезались в память и теперь отчетливо звучали в ушах, как ни старался Гуго их забыть или переключиться на что-то другое.

«Кирие Ису Христе, элейсон ме… Кирие Ису Христе, элейсон ме…»

Словно шуршат камыши и дробно перекатываются зерна гороха.

Несомненно, перед смертью женщина молилась Христу, ради которого крестоносцы оказались здесь. Несомненно, люди в захваченном доме были христианами. Конечно, с точки зрения латинян, они считались еретиками. Но почему никто из них не стал сопротивляться? Старик мог бы с легкостью прирезать Гуго ножом, но не стал этого делать. Может, они были трусливы и слабы? А может быть, «не убий»? «Не кради, не прелюбодействуй»… Молодая красивая женщина тоже предпочла смерть, не преступив заповедь Бога.

Происходящее стало раскрываться рыцарю с другой стороны, очень нелицеприятной. Он пришел с огнем и мечом, его встретили строчкой из Библии.

Крестоносцы, проделав мучительно тяжелый путь ко Гробу Господню, забыли о своей мечте и бросились убивать и грабить.

Гуго силился гнать эти сомнения прочь, изо всех сил вспоминал пламенную речь Пустынника Пьера и оскорбления со стороны мусульман, но легче не становилось. Заведшийся в сердце червячок грыз его все сильнее.

Повсюду землю устилали трупы людей — за время, пока Гуго провел в захваченном доме, количество мертвецов возросло в несколько раз. Матери рядом с детьми, молодые и старики, хозяева вперемешку с рабами. Мистраль то и дело перескакивал через кучи сплетенных изломанных останков, словно через барьеры. Можно было видеть тела без рук, без голов. Или, наоборот, валявшиеся в пыли отрубленные ноги и руки. Еще больше было раненых и покалеченных людей, кто бился в агонии, просил о пощаде или просто перед смертью молился. Все происходило, словно в кошмарном сне, виденном уже не раз. И он, Гуго, был соучастник.

На улочках еще попадались бегущие горожане. Гуго продолжал направо и налево рубить, с хриплым выдохом опуская меч, но убийство неверных больше не радовало его, и озлобление куда-то исчезло. На душе было мрачно и нехорошо.

Он выехал на улицу, ведущую в сторону Сионских ворот. Храмовая гора осталась слева. Как выяснилось потом, здесь начинались иудейские кварталы. Улочки стали еще извилистее и уже. Бока Мистраля снова грозили застрять между каменных стен, а Гуго не раз цеплялся за старые кладки коленом.

Куда проще было воинам пешим — рыцарям, оставшимся без коней и безлошадным простолюдинам. Последние зверствовали вовсю.

Гуго видел пожилую крестьянку со сбившимся чепцом и нашитым крестом на платье. Седые букли развевал ветер, а обветренное лицо было искажено злобой. Она бежала с топором в руках и о чем-то грозно кричала. Наивная простота, она считала сейчас, что совершает подвиг.

Справа над крышами валил столб густого дыма. Только через день Гуго узнал, что провансальцы подожгли синагогу с толпами молившихся людей. Сотни, а может быть, тысячи иудеев, вместе со стариками и детьми задохнулись от дыма или сгорели живьем.