Елена Горелик - Земля неведомая

— Победа, Эли. — Джеймс стоял, крепко прижимая жену к себе — чтобы не упала.

— Пиррова победа, — процедила Галка, утирая рукавом бежавшие помимо воли слезы. Больно ведь… — Сколько наших поляжет… за эти чертовы побрякушки, будь они прокляты!

— Эли… Любимая моя. — Джеймс гладил ее по волосам, стараясь успокоить. — Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы эти смерти не были напрасными. Но для этого ты должна жить. Я сейчас позову Леклерка, и…

— Леклерк нужен будет на палубе, Джек. А я… я еще должна как следует встретить де Шаверни, если парни в горячке боя его не прирежут.

— Эли, послушай меня хоть раз в жизни! — тихо, но достаточно яростно воскликнул Эшби. — У тебя опасная рана, ты рискуешь истечь кровью еще до того, как Леклерк вообще откроет свою аптеку! Да, ты капитан, ты адмирал! Но ты не сможешь командовать эскадрой, будучи без сознания… или того хуже!

Дух противоречия, составлявший основу вредного Галкиного характера, уже подсказывал ей готовый ответ. Но, во-первых, муж был на двести процентов прав. А во-вторых, она действительно слабела с каждой минутой. Нужно было быстро остановить кровотечение. Нужна была официальная медицина в лице доктора Леклерка, чтобы сделать это. А там уже организм сам будет бороться за жизнь…

— Хорошо… — согласилась она, чувствуя, как от подступавшей слабости подкашиваются ноги. Пробитое плечо горело так, словно к нему приложили каленое ядро. — Но ты… ты останься здесь, Джек… пока не окончится бой…

Джеймс, недолго думая, подхватил ее на руки и понес вниз, к дверям полуюта, громко требуя доктора. Леклерк примчался со всей возможной скоростью и, кляня «упрямую девчонку» на чем свет стоит, принялся за дело.

Бой, учитывая подготовку и злость пиратов, продлился минут двадцать и закончился их полной победой. Французы еще держались, пока де Шаверни со шпагой в руке метался по мостику и пытался их воодушевлять, но Билли прорвался на квартердек «Генриха» и быстренько привел бывшего адмирала в нерабочее состояние. После этого французы начали бросать оружие и массово сдаваться в плен. А де Шаверни — с изрядной шишкой на голове — доставили на борт «Гардарики». Пред светлые очи новоиспеченной адмиральши и представителя королевской власти — месье д'Ожерона. Этого во избежание разных там эксцессов попросили не покидать каюту до окончания боя, что тот и проделал. Но, узнав о ранении капитана Спарроу, подхватил свою личную походную аптечку и поспешил на помощь доктору. Правда, Леклерк напустился и на него — мол, нечего посторонним делать в каюте больной! — но тут Билли привел де Шаверни.

Доктор только выругался сквозь зубы, однако помешать этому уже не мог.

Где-то с минуту они смотрели друг на друга — связанный, покрытый копотью «версалец», растерявший весь свой блеск, и раненая женщина, которую доктор все же успел уложить в постель. Галкин взгляд был на редкость спокойным. Но вот Шаверни при виде ее изжелта-бледного лица с темными кругами под глазами начал едко усмехаться.

— Не лучшие у вас сейчас времена, не так ли, адмирал? — съязвил он.

— Возможно, — тихо прошелестела Галка. — Но бывало и хуже, так что не обольщайтесь. Я еще вас переживу.

— На вашем месте, сударь, — едко заметил д'Ожерон, — я бы подумал о собственном будущем. Скажем, о том, что вы станете говорить на суде.

Де Шаверни бросил на губернатора испепеляющий взгляд, но поскольку это был только взгляд, а не гром с молнией, то месье д'Ожерон преспокойно не обратил на это никакого внимания.

— Билли! — позвала Галка.

— В трюм его или сразу на нок-рею, а, Воробушек? — Билли в предвкушении расправы над этим «индюком» потирал руки.

— В трюм. — Усмешка Галки была слабой, но мрачной. — Только не в наш, а на «Генриха». Проследи, пусть прикуют этого типа к самому тяжелому сундуку. А то вдруг чего с линкором, так я хочу быть уверена, что это дерьмо точно не всплывет.

Билли не удержался и донес суть приказа Воробушка до сведения команды. И хохот, который сопровождал де Шаверни на всем пути в трюм, стал для царедворца настоящей пыткой. Такое унижение! А ведь он был облечен доверием самого короля! Но теперь… Теперь д'Ожерон не упустит случая расписать его действия в самых черных красках. Суд. Приговор. В лучшем случае — пожизненная тюрьма, что для человека его звания и богатства не так уж и страшно, ведь заключенные в те времена частенько содержали себя сами. Но если казнь?.. Если казнь — то пусть казнят его как человека знатного, а не насмехаются, как над простолюдином!

Тем временем пираты занялись подсчетом потерь, и тут выходила совсем невеселая цифра. Из двухсот семидесяти человек команды «Гардарики» в живых осталось не больше двухсот, включая человек двадцать настолько тяжело раненных, что они могли не дожить даже до возвращения в Картахену. Немыслимо большой процент потерь. На «Свароге» из пятисот на ногах около трех с половиной сотен. Жестокая цена победы. Но пираты привыкли обращать на это немного внимания. Похоронив погибших в море, они сразу засобирались в обратный путь. Облака явственно предупреждали о близком шторме. Нужно было успеть вернуться до того, как стихия разметает корабли по всему побережью.

Пока доктор Леклерк занимался раной капитана, на квартердеке распоряжался Эшби. Уже через час эскадра легла на обратный курс. Еще через час к ней присоединился «Перун» — Требютор потопил трех голландцев, остальных запугал так, что те позорно бежали. А вот его улов — подобранные остатки команд пиратских судов, пущенных голландцами на дно в два залпа — рассмешил всю эскадру. Роджерс. Со товарищи. Мокрый, злой и подавленный. Сам он не пожелал ничего объяснять, но его братва проговорилась: мол, братец этой мадам адмиральши с первого же часа так гайки закрутил, что никак повеселиться не получалось. Вот и решили выйти в море. На помощь остальным, так сказать.

— Помощнички чертовы, — процедил Требютор. — А ну-ка, парни, в трюм их. Пусть просохнут по дороге, а там разберемся, кто, кому и как собирался помогать.

Англичане возмущались, но поделать ничего не могли: они являли собой жалкие остатки той силы, которая вышла из Картахены, а Требютор чихать хотел на губернатора Ямайки и его возможный гнев, которым честно пытался напугать француза обозленный Роджерс.

Обо всем этом Галке рассказал Джеймс, когда урвал полчаса, чтобы спуститься в каюту. Совсем оставить любимую женщину без своего внимания он не мог: а вдруг ей там без него хуже стало? Хуже не стало: доктор сумел остановить кровь и наложил тугую повязку. Но тут появилась еще одна опасность… Словом, стерильных бинтов тогда еще не придумали. Да и картечь французы тоже продезинфицировать не догадались. Обширного заражения удалось избежать, промыв рану ромом — о чем доктор гордо сообщил месье штурману, а Галка при этом только скрипнула зубами — но все-таки что-то осталось. И у капитана начинался жар…