Вильгельм Шульц - Последняя торпеда Рейха. Подводные асы не сдаются!

В комнату просунулась белобрысая голова надежды арийской расы:

— Дядя Конрад, а что было дальше?

— Дальше? — Ройтеру трудно было переключиться на другую волну — А дальше была война. Тяжелая жестокая война.

— И Белые Боги в ней победили?

— Ну конечно!

Британцы умудряются все обставить удивительно изящно. И рабочий кабинет Хейза в британском представительстве на авеню 9-го июля [46] День независимости Аргентины от Испанской короны (1816 г.) был тому лучшим подтверждением. Казалось бы, ну, зачем тут серебряные подстаканники, эмаль, ну и всякая прочая дребедень. Мы же практически на территории противника и в походных условиях. Но так или иначе, а «походная палатка» Хейза-младшего была обставлена весьма изысканно. Не хватало только распорядителя с посохом. Английский юмор, он вообще такой. Огромный город, аккуратно, как канапе, нарезанный квадратиками кварталов, шумел за окнами, и ему не было никакого дела до того, чем занимались здесь граждане страны, находившейся за добрый десяток тысяч километров отсюда.

Человек Хейза провел большую работу. Он нашел документы, подтверждающие работы немцев по «Ипсилону», и, как следовало из них, велись эти работы довольно успешно. Не очень было понятно, для чего людей, которые, как предполагалось, будут работать по проекту, так сложно готовили. Для чего японские практики? И неужели нельзя было в Германию привезти наставника? Но что-то было, и Бэрд ощутил на себе всю мощь таинственной технологии. Или правильнее сказать духовной практики?

На Хейза работали 2 источника — один в ледовой антарктической базе, другой в Аргентине. И информация, получаемая от них, была, как это все сейчас выяснялось, достоверной, потому что полностью совпадала.

— Вот, обратите внимание, фото из личного дела Конрада Ноймана, командира U-2413, того самого, которому удалось бежать после путча. — Хейз с интересом посмотрел на снимок. Типичное лицо баварца. Умеренная долихокефалия, линия глаз пересекается с линией носа строго под прямым углом. Линия челюсти резко очерчена. Ну да, такое редко встретишь в среде британской аристократии. — Это фотография 44-го года. Сделана в Сурабайе. А вот фотография некоего Диего Кальвадеса, который странным образом оказался на ранчо интересующих нас господ. Вернее, госпожи и ее сына. Не улавливаете сходство?

Действительно, сходство было вполне очевидно. Таких совпадений не бывает.

— То есть вся эта семейка продолжает морочить нам голову… Причем есть еще некое косвенное подтверждение того, что Демански-отец знал о том, что его зять не погиб. Им оставлены различные суммы на счетах в швейцарских банках. Они все номерные, но там как вероятный получатель упоминается некто Нойман. Без шифра их все равно не открыть…

— Дешевый фокус, — отозвался свистящий голос из угла. — Все эти ключи очень просто раскалываются.

— Это 10 38вариантов.

— Демански был умным человеком. Он знал, что делает. Тот, кому адресовано письмо, прекрасно отбросит эти 10 38и будет выбирать максимум из 100. Ну, подумайте сами, как можно дать понять человеку, что тут закодировано, если он еще к тому же и не знает, что это вообще код?

— Вероятно, нужно взять в качестве ключа что-то, что очень очевидно?

— Верно. Что понятно для одного и тайна для всех. Что это может быть?

— Что-то интимное…

— Правильно. Что таковым является для Ноймана? Его семья. Жена и сын. Так?

— Ну это как-то очень уж надуманно. А как-то попроще нельзя? Может, анаграмма какая? Может, какой другой ключ к шифру.

— Ага… анаграмма — просто-таки чудеса версификации. Рифма Name/Strasseban примерно как «дождь»-«лошадь». ДоШть/ЛоШть. Гёте нервно курит в сторонке. Все-таки я чувствовал, что Лют тогда погорячился, понадеялся на свой ядерный заряд. Я все это время понимал, что Ройтер… э-э… Нойман не умер. Он жив. А если он жив, то и архив у него. Он далеко не дурак. Горячая голова, но аккуратный, сука! Он не бросит архив, даже если не умеет им пользоваться. Он будет искать — кто умеет.

— Так он и ищет.

— Правильно. Пусть ищет. Мы накроем их, когда все будет уже сделано. Пусть они достанут ящики со дна, пусть погрузят их русским, когда все это в одном месте — можно без шума и без пыли накрыть все. Там же есть «Уэймут».

— Они могут не отдать, — заметил Хейз. — А шумная свара нам совсем не нужна.

— Шумная свара с кем? С русскими? Вы не контролируете своих вассалов?

— С некоторых пор контроль утрачен. Я не могу говорить об этом определенно, но наши люди один за одним исчезают, их арестовывают, бросают в тюрьмы. Вышинский сообщает, что установки, которые дает ему Берия, не лезут ни в какие ворота. А он вынужден им следовать, чтобы не привлекать внимания. Он потихоньку их саботирует, но не более того. Он не может ничего предпринять — у него связаны руки.

— Если русские найдут общий язык со Штатами — влиянию Британии в мире наступит конец.

— Мистер Штумпф, — раздраженно воскликнул Хейз — не надо нам тут с пафосом рассказывать прописные истины! Я считаю вас серьезным человеком! Пожалуйста, постарайтесь не разочаровывать меня!

Штумпф слегка качнул своей прижатой к груди головой.

— Мы значительно усилим наше влияние, если получим ключи к архиву Анненербе, — уже более спокойным тоном добавил Хейз. — Главное, этот архив, и, даже не «Ипсилон». Вы же понимаете, что выход на магические практики куда сильнее любой технологии, которую способен создать человеческий мозг!

«Чкалов» вошел в бухту Фронтон Гейбл около 6 утра. Белая ночь делала окрестности похожими на декорацию к сказочной пьесе. От него отделился мотобот и встал на якорь в отмеченном буем месте бухты.

Пока бухту накрывал туман и белесая каша ночи, все было нормально. Но около 8:00 ветер переменился, горизонт очистился и на нем нарисовался силуэт британского крейсера. «Чкалов» оказался в западне. Быстро выйти из бухты он не мог, да и фарватеры здесь не простые, англичанин же был хозяином положения. Он мог беспрепятственно удаляться на любое недосягаемое расстояние, «Чкалов» же был скован в маневре.

Положение, что и говорить, двусмысленное. Оба крейсера находятся в чужих территориальных водах. Оба находятся здесь незаконно.

Офицеры «Чкалова» — люди по большей части прошедшие войну и хорошо помнившие, кто в этой войне был враг, а кто союзник, были в недоумении от того, что они выступали теперь против британцев, а немцы вроде бы как стали «своими», а в переговорах посредником выступал вообще болгарин… Немцы не торопились начать подъемные работы. Лучше, чтобы ящики оставались на месте, чем засветить их перед англичанами. Русские хорошо подготовились к транспортировке. Для этой цели еще в Ленинграде был оборудован специальный трюм с защитой из свинцовых плит — на всякий случай!