Вильгельм Шульц - Последняя подлодка фюрера. Миссия в Антарктиде

Дёниц молчал. Это был знак согласия. Он еще раз просчитывал все, что может случиться… Скоро труп боцмана перенесут в подвал шпортхалле. Там сейчас пусто. Нет лишних глаз. Там Ральф все сделает. Винтовочная пуля с такого расстояния снесет полчерепа, так что опознание будет очень затруднено.

— Кто сегодня вечером в карауле?

— Матиас Готтлоб. Хуже стрелка я пока еще не встречал. Не удивлюсь, если он когда-нибудь пристрелит сам себя, — усмехнулся Иоахим.

— И слава богу. Слава богу… — медленно проговорил гроссадмирал. — Иоахим, вам лично не кажется эта история шитой гнилыми нитками? Начальник школы, человек, в чьи обязанности входит проверка постов, и вдруг забыл пароль? Англичане нам не повесят очередное самоубийство?

— Насколько я могу судить, нас этот вариант вполне устраивает, лишь бы не докопались до истинной причины, лишь бы не попалась им в руки лодка Вольфганга после всех событий. А самоубийство — ну что ж, в теперешней ситуации это вполне понятно.

Гроссадмирал тяжело молчал. Он еще и еще раз прикидывал варианты. Очень рискованная игра. Очень! Но другого пути нет.

— Не стоит подготовить Готтлоба? — спросил он.

— Нет, не надо… Англичане обязательно начнут копаться, не дай бог он запутается… А так — да, ему придется пережить определенные страдания, но по крайней мере на допросах он будет искренен. Я больше беспокоюсь за Ильзе…

Дёниц кивнул. Ильзе придется пережить чудовищный удар. Но сегодня вся Германия держит удар, каждый немец, ребенок, старик, домохозяйка, и им, простым людям, в сотни раз тяжелее. Плененный адмирал — все-таки адмирал. А плененный рядовой матрос? Ничто, пыль. Мы-то по крайней мере правительство. И Лют это все устраивает не ради собственного развлечения, а для того, чтобы усилить единственный не сдавшийся гарнизон — базу-211. Когда-нибудь ей все объяснят. После войны. Обязательно…

Наверное, нет такой женщины, которой не шли бы меха. Когда наши предки были близки к природе, они это хорошо усвоили. Аргентинская лиса здесь в свете прожекторов искрилась, играла и придавала Веронике какой-то неуловимый оттенок изысканности. Она не могла себе позволить этого там, так пусть хотя бы будут здесь, хоть здесь это и вынужденная мера. Одежда из меха здесь почти униформа.

Перед подледным погружением на борт U-2413 послали лоцмана. Он помог провести лодку под ледяным панцирем, и сейчас она входила в створ бухты Нового Берлина так же спокойно и торжественно, как это было в Бресте или в Вильгельмсхафене. Вероника никогда не встречала Ройтера вместе с толпой. Все-таки ей это было не совсем прилично. Уже потом, вечером, дома, она ждала его. Она готовила ужин, зная, что сегодня она будет есть его не одна.

Брест. 42-й год. Год надежд и испытаний…

Она видела его. Он ее не видел. Хотя все должно бы было быть наоборот. Это Ройтер стал Нойманом — человеком-невидимкой. У него другое лицо, другая фамилия. Все другое. У нее — все, как и было. Нелепая близорукость, короткая французская стрижка, которой, впрочем, все равно не видно под меховой шапкой. Он, погруженный в свои мысли, проходит мимо. Он не ищет взглядом ее, потому что ему в голову никогда бы не пришло искать ее здесь. Он уже похоронил ее, она осталась лишь в памяти и никогда больше не воскреснет для настоящего. Для Ноймана, пора уже забыть про какого-то Ройтера, ледовая Вандея — всего лишь очередное место службы. Поведали ему уже ребята с «Бисмарка» про аргентинских проституток…

— Хельмут! — окликнула его Вероника. Ройтер вздрогнул. Это был знакомый голос. Очень хорошо знакомый. Он уже не Хельмут, и его узнать нельзя.

Она бросилась к нему, путаясь в полах шубы, чуть не упала, но Ройтер ее поймал.

— Как? Как ты могла оказаться здесь? Откуда ты знаешь, что я Ройтер?

— Мне ли не знать, — глотая слезы ответила она. — Через кого, ты думаешь, проходила вся документация по «Ипсилону»?

— Но я…

— Молчи, молчи, молчи… Я знаю, ты иначе не мог, я тогда не знала, что ты уже участвуешь в проекте. Я знала, что ты меня любишь, всегда знала. Это все война… Если бы не война…

Да… Если бы не война… У англичан есть выражение: «оказаться в неправильное время в неправильном месте». Это именно про них. Если бы не война, мы бы с ней так и не встретились никогда. Вот ведь что забавно. Сколько от Эссена до Дармштадта? — километров 200, ну 250… Не так уж и много. Сколько от Фленсбурга до Бреста? А до залива Шермахера, где они сейчас находятся? Вот вам неправильное время и неправильное место. И это неправильное место — наша многострадальная родина. Не первый раз уже Германия проходит через это. А ведь все еще она есть. И будет… И наверное любекский пастор, пророчивший в день гибели фюрера великое будущее его страны, вовсе не такой уж и сумасшедший, каким казался с первого взгляда. Сколько же времени у меня не было женщины? Даже страшно вспомнить…

— Известно что-нибудь о его родственниках? — спросил Иоахим у адъютанта брата, глядя в бледное лицо мертвого боцмана. Какие-то черты, конечно, были схожи, но в целом… нет, это не Вольфганг, и ежу понятно. И Ильзе догадается… Боже, боже, что же нам приходится делать…

Ральф покачал головой.

— Кто его знает… Он из Бреслау… Там русские…

— Что ж, прости, парень, — обратился Иоахим к трупу. — Это нужно для Германии, по крайней мере, пышные похороны я тебе обещаю. Давай, — это уже Ральфу.

Ральф какое-то время боролся с неудобным 98-м маузером, приставляя его так, чтобы все выглядело по возможности натурально.

Выстрел отдался в стенах пустого зала гулким эхом. Иоахим инстинктивно отстранился от кусочков мозга и брызг крови. Крови было немного. Изуродованное лицо боцмана не было похоже на Вольфганга Люта. Оно вообще уже было ни на что не похоже. Сам Вольфганг Лют в этот момент, прикрывая лицо от дождевой крупы и посторонних взглядов воротом кожаного плаща, спешил к пирсу, где его ждал мотобот. Через час на рейде Фленсбурга всплыла океанская «девятка» — последнее, что еще оставалось в распоряжении Дёница. Лязгнул люк, по корпусу прошла нервная дрожь запущенной машины. В последний раз Лют взглянул на береговые огни и отдал приказ на погружение.

Выстрел часового прозвучал в четверть первого.

— Что там за шум, черт возьми? — Помощник застал Рейхспрезидента одетым по форме у окна, хотя ему по всему следовало бы спать. Заседание правительства закончилось в полночь. Не в правилах Дёница было терять время. Сон — строго по расписанию. Завтра рано вставать, дела государственные требуют ясной головы ничуть не меньше, чем дела морские.

— Похоже, весьма неприятный инцидент, господин Рейхспрезидент! Часовой стрелял по ошибке в нашего… — Люде-Нойрат запнулся.