Вильгельм Шульц - Последняя подлодка фюрера. Миссия в Антарктиде

Ройтер пожалел, что взял с собой несколько человек. Картина опустошения, которая рисовалась им в пещерах под ледяным панцирем базы 211, на поверку оказалась в разы страшнее и могла негативно отразиться на боевом духе. Самое страшное были люди. Потерянные, усталые, с отсутствующим, затравленным взглядом. Главной их заботой было — как достать пропитание. Ройтер помнил двадцатые. Да, было тяжело, было голодно. Но такого опустошения в душах не было. Да и города не представляли собой выжженные пустыри. Трубы, стены, обрушенные кровли соборов. Кое-где мелькали редкие каркасы строительных лесов, копошились люди, но это было скорее исключением. Новеньким кирпичом сверкали только казармы оккупационных войск и муниципалитеты. Газеты на все лады хвалили инициативы американцев по предоставлению финансовой помощи «разоренной Европе». Типичная англосаксонская обманка. Сначала мы вас разбомбили, теперь даем кредиты на восстановление — потом вы платите нам проценты. То есть у вас остается все, как и было, только теперь вы нам пожизненно должны… Здорово придумано, нечего сказать!

Почтовый перевод

100 000 рейхсмарок [47] Старая рейхсмарка обменивалась на новую бундесмарку по курсу 100:6,5. Эмме Альбрехт от Конрада Ноймана

P.S. Мне приходилось сражаться плечом к плечу с вашим супругом. Память о нем не позволяет мне оставить без попечения его семью. Считаю своим долгом передать вам указанную сумму денег. Впредь буду стараться помогать вам более-менее регулярно.

Режим, насаждаемый в Бизонии, — объединенной зоне оккупационных англо-американских войск, — был жестким. Документы проверяли на каждом шагу. Но подделка документов еще с 30-х годов была коньком гестапо, специалисты в этих вопросах работали и в Новой Швабии, и работали хорошо.

План был таков — закрепиться в Бизонии, связавшись с подпольем, проникнуть в английскую зону в Берлине. На все — 70 дней. Как раз успеть до начала навигации. А там — провести учения и на Гамбург!

Легализация занимала некоторое время. Толпой, естественно, никто не ходил. Каждый сам за себя. Встречались 2 раза в неделю.

Наверное, лучше всего в оккупированной стране чувствуют себя железнодорожники. Они всем нужны. И немцам и американцам. При этом ничего такого они не делают. Просто работают. Еще, наверное, неплохо быть пожарным или врачом. Но врач у нас известно кто, этому будет легче всего. Еврей — врач. Еще научить его аборты делать и — в путь. На аборты нынче спрос.

Очередь — всегда зрелище неприятное, а очередь на биржу труда… При этом еще какие-то истерички создавали дополнительную нервозность. Всех нормальных мужиков поубивали — воспитывать некому.

— Вы стоите в это окошко? — обратился он к человеку в потертой унтер-офицерской шинели. С очень худым, изможденным лицом, острые черты которого казались от этого еще острее.

— А ну, заткнулись там, лошади сутулые! — крикнул он, по привычке переходя на командный голос. Тетки приумолкли.

От звука голоса Ройтера человек впереди него вздрогнул. Его вовсе не смутило то, что Ройтер сказал. Его поразил звук голоса. Медленно-медленно он обернулся, встретился взглядом с Ройтером и проехал мимо, затем еще и еще раз. Да Ройтер и сам смотрел на него и не узнавал. Еще, еще одна попытка. Что-то определенно в них было такое, что заставило друг на друга обратить внимание.

— Кречмер!

Человек тупо уставился на Ройтера, пытаясь вспомнить, где и когда он его мог встречать. В лагере Монтейт? В Броуменвилле?

— Я знаю вас?

— Полагаю — да, — ответил Ройтер.

— Не припомню, извините, — Кречмер порвался уйти из очереди. Видимо, его сильно достали, если вот так, из-за обращения к нему незнакомца, можно было взять и покинуть место в очереди.

— Отто, стой! — догнал и остановил его Хельмут. — Я — Ройтер!

— Не надо шутить на эту тему.

— Я не шучу. Я Хельмут Ройтер. Но просто по понятным причинам несколько изменил внешность.

— Хельмут Ройтер погиб в 43-м году.

— Хорошо, Отто, вспомни Париж, Рождество.

— Ну, был я на Рождество в Париже…

— Отто, мы с тобой и с Иоахимом ходили к Лансу. Помнишь?

Кречмер задумался. Тут уже начались сведения, которых посторонний знать не мог…

— И что мне Ланс нагадал?

— Ты станешь адмиралом… флотилии, а в 70 году выйдешь в отставку. Мы пили «Moet de Shandon». Заказали раз, два, шесть бутылок. Ты надрался как свин, а меня застукали с бабами. Ну… что еще мне тебе рассказать, как мы с Шепке тебя таскали по этажам «Ритца»? Как ты опустил казино на 5000 франков?

— Черт! Ройтер! Ты… ты.. — Кречмер крепко обнялся с ним. — Боже мой… Какой жуткий маскарад… Какой жуткий да… да. Карнавал… На тронах золотари, а курфюрсты чистят сортиры. Мы все кружимся в одном бесконечном танце наваждения.

— Кречмер! Ты живой, ты вернулся! Иди к нам!

— Куда это? — насторожился Кречмер. — Боюсь, с меня хватит… я уже не связан присягой фюреру.

— Ошибаешься! Новая Германия жива! Мы сумели вывезти в колонию оружие, людей…

— Не дает покоя слава де Голля?

— Да он ничем не лучше нас. Начинал как бунтовщик, а закончил в Елисейском дворце. У нас оружие, которое не снилось ни де Голлю, ни Сталину, ни Трумэну!

— Сколько вас?

— Сотни тысяч. Мы захватим Гамбург, обратимся к народу…

— Да, а почему — Гамбург? Почему не Росток, например? В этом случае, думаю, англичане нас поддержат.

— Почему англичане?

— Ты что, собираешься служить русским? — насмешливо процедил Кречмер.

— А ты что, англичанам? — в тон ему ответил Ройтер.

— Да уж лучше англичанам… мы честно воевали. Да, мы сражались, жестоко, но это была война, а не… — Кречмер запнулся. — Ты был в Кёнигсберге?.. Ты знаешь, что такое русские…

— А ты был в Гамбурге? — раздраженно перебил его Ройтер. Он уже не понимал, что происходит что-то неладное, и он никак не мог в это поверить.

Старый друг, великий подводник, человек незаурядного ума и смелости, и вдруг несет какую-то ересь… Воевать на стороне «томми» и против русских… — Ты был в Гамбурге, когда город буквально засыпали «зажигалками»? Ты видел, как выгорали целые кварталы? Ты был в Дрездене? В Любеке? Ты же ничего этого не застал уже. Это кто сделал? Русские? Да, наверное, они свиньи и отморозки… но по крайней мере они воевали с нами на поле боя, один на один, а не жгли исподтишка наших женщин и детей… Помнишь Карлевитца? Он из Дрездена. Он потерял всех за одну ночь. Семь человек!

— Они зато потом жгли…

— Война…

— Это уже не война… Это мерзость…

Кречмер сидел, уставившись в одну точку.

— Вот уж о чем я никогда не думал, так это что нам придется встретиться по разные стороны линии фронта.

Кречмер горько усмехнулся.

— Ройтер! Я не хочу с тобой воевать! Ты это можешь понять?