Евгений Таганов - Рыбья Кровь и княжна

— Позвать лекарей, — приказал князь гонцам.

Когда лекари явились, он распорядился, чтобы каждой из пленниц на правой руке отрубили по три пальца — воевать не сможет, а заниматься домашним хозяйством вполне, да и ласки беспалой жены не самая приятная вещь на свете.

— Какие именно три пальца? — спросил палач.

— Те, что в середине. И чтобы ни одна не истекла кровью! — Последнее относилось к лекарям.

Что касается пленных мужчин, то Дарник запретил гридям снимать с них боевые доспехи.

По всему стану стучали топоры, ополченцы расчищали место для большого общего стана, складывали срубленные кусты и деревья для погребальных костров. Хорунжие доложили о потерях. Среди липовцев убитых было около сотни, еще четыре сотни недосчитались союзники, и две с половиной тысячи составляли потери кутигур. Дарник прикинул, что если тех действительно двадцать — тридцать тысяч, то выигрыша в пропорции убитых никакого нет.

Посланные разъезды дозорных сообщили, что гарь тянется на несколько верст, и следы большой конницы ведут далеко на север. Всех удивляло, что от кутигур не явились переговорщики договариваться насчет своих пленных и раненых.

— Для них, кто упал с коня, тот пропал и должен еще заслужить, чтобы его приняли назад, — так объяснил один пожилой тарначский сотский.

— А если это будет хан или тысячский? — полюбопытствовал князь.

— То же самое, — отвечал тарнач. — Они своих умерших оставляют прямо на земле для воронья и волков. Считают, что раз их предки-волки не хоронили своих погибших, то и им нельзя.

Сей чудовищный обычай до глубины души потряс Дарника. Вот она, свобода ото всего и ото всех! Не надо ни о чем пыжиться, ревниво сравнивать свое племя с другими. Пройдет время, и никто не вспомнит, кто такие кутигуры, и были ли они вообще. Только сегодняшнее существование — без всякого прошлого и будущего. Каким все же великим народом надо быть, чтобы вот так не бояться забвения!

Восхищения заслуживали и кутигурские булавы. Еще в детстве Дарника сильно смущала взаимная порча при столкновении мечей и доспехов. Поэтому ему всегда больше нравилось орудовать обушком клевца, дабы лишь немного погнуть чужое железо, но оставить целым. Кутигуры пошли еще дальше, полностью отказавшись от острого ударного оружия. К тому же легкая булава была быстрей большого обоюдоострого меча.

Союзные воеводы входили в княжеский шатер присмиревшие и напряженные, даже говорить первыми не решались.

— Гоняться без обоза по степи за кутигурами глупо и опасно. — Рыбья Кровь первым нарушил общее молчание. — Сначала сделаем укрепленный стан здесь, куда всегда можно отступить, перевезем все повозки и припасы и только тогда пойдем в степь. Кроме мужчин и женщин у них есть старики, дети и запасные табуны лошадей, их и будем искать. Заставим кутигур самих на нас нападать.

— А если быстро не найдем стариков и детей? — спросил наместник, своим вопросом как бы давая право липовскому князю все решать самому.

— Вернемся в укрепленный стан, пополним припасы и снова пойдем искать.

— Дозорные говорят, что они пошли на север, значит на Булгарию, — хмуро произнес Завила.

— Если они пойдут на Булгарию, то только затем, чтобы просить помощи против нашего войска, — саркастически заметил Дарник.

Все дружно засмеялись. Разговор сам собой перешел на то, какие нужны припасы, сколько повозок и запасных лошадей, как будет строиться общее управление. К предстоящим боевым действиям не возвращались — подразумевалось, что все безоговорочно приняли предложение князя.

На следующий день с прибытием последних наемников состоялся смотр всего черноярского войска. Дарник, не торопясь, обходил весь строй, пристально разглядывая не столько внешний вид и оружие, сколько сами лица воинов, и давая им рассмотреть себя. Без малого пять тысяч бойцов выстроились перед ним, большинство — опытные бойники, привыкшие каждое лето проявлять свою сноровку и храбрость. Обычно они с небрежными ухмылками встречали любых незнакомых воевод. Сейчас было иначе. За два дня липовский князь не только подтвердил все прежние хвалебные слухи о себе, но буквально покорил их своим презрением к осторожности других воевод и безупречными действиями на поле боя против куда более сильного противника. И все жадно глядели на Дарника, уже не замечая его молодости и худощавости, а видя лишь прирожденного воителя, способного вырвать громкую и славную победу.

Тут же прошло награждение особо отличившихся воинов и вожаков. Каждый полк заранее выбрал по три лучших воина и два вожака. Все они получили от князя по медной фалере. Так как в числе отличившихся трудно было выявить самых лучших, то награждаемых серебряной фалерой, одного воина и одного вожака, выбирали по жребию. Не забыл князь наградить и четверых лазутчиков, ночевавших на левом берегу в первую ночь. Те, кто вовремя не успел переправиться и не участвовал в сражении, бледнели и краснели от досады и зависти.

Затем настал черед пленных.

— Никто из кутигур не сдался сам, всех взяли силой, — объявил Рыбья Кровь. — За храбрость наказывать нельзя, поэтому в рабство они не пойдут.

Для раненых пленных выделили десяток телег, мужчинам вернули их булавы и луки, а с женщин, наоборот, в добавление к изуродованным рукам сорвали всю одежду. Затем всем пленникам указали: идите, вы свободны. Пугливо оглядываясь, колонна кутигур тронулась в степь.

Опять никто князю не перечил, хотя мало кто понимал его распоряжение. Позже один гурганский сотский не выдержал и через толмача спросил:

— Почему пленным отдали их оружие?

— Так они покроют себя еще большим бесчестьем, — объяснил Дарник. — Имея оружие, они не смогли защитить своих женщин — что может быть позорнее.

— Когда их женщинам отрубали пальцы, оружия у мужчин не было, — подумав, сказал гурганец.

— Эту подробность двадцать тысяч воинов не заметят, — уверенно заключил князь.

Теперь его главная задача состояла в том, чтобы привести в единое целое всю свою разношерстную рать. Как в былые временя в Липове, пока одна половина воинов союзного войска копала ров и возводила вал с частоколом, другая половина показывала, что она умеет на ратном поле.

Хороший боевой конь для любого бойника всегда был предметом гордости и считался очевидным преимуществом в любой схватке. Однако теперь, когда воины воочию увидели в действии сомкнутый строй пеших бойцов с длинными пиками и колесницы с камнеметами, их мнение о безоговорочном превосходстве кавалерии существенно поколебалось. Да и велики оказались потери среди лошадей. Поэтому перевод в пешцы безлошадных наездников не вызвал возражений даже у степняков-тарначей. Разумеется, за два-три дня научить их держать ровный строй было невозможно. И Дарник прибег к другому боевому порядку: своих ратников строил малыми квадратами по пятьдесят — сто воинов, а в промежутки между ними в нужный момент должны были выбегать толпы союзных пешцев с пиками, мечами и секирами. Такой способ действия понравился как липовцам, так и союзникам, раз за разом они строились, шли вперед, следили за сигнальщиками и, как мальчишки, с радостными воплями бежали куда надо. Еще большее удовольствие они получали от своего перемещения по ратному полю в двойных седлах за спинами липовских трапезитов. Подобный маневр мог хорошо пригодиться, когда все кутигуры ввяжутся в рукопашную в центре поля и неожиданный удар пеших сомкнутых пик с фланга или тыла решил бы исход битвы.