Федор Вихрев - Смертный бой. Триколор против свастики

Занимая себя мыслями о рутинных, в общем-то, мероприятиях, президент старался оттянуть решение вопроса, который постепенно становился все более и более насущным: «Что делать с теми, кто останется в живых в Белостокском выступе?»

«Сколько их? Полмиллиона? Больше? Советских людей сорок первого года, за спиной которых внезапно не оказалось Родины? Положим, страна-то осталась. Пусть и раздробленная, она никуда не делась. Территория, люди, города. Природа, наконец! А Родины — нет. Вместо первого в мире государства рабочих и крестьян — несколько непонятных республик разной степени буржуазности. Вместо пролетарского интернационализма… А что, кстати, вместо него? — Попытка поставить себя на место тех, кто бьет сейчас фашистов, как может, и умирает, как умеет, на подступах к Гродно, не удавалась. Хоть ты тресни! — Изменилось все. Даже наградить тех, кто сейчас там… и то практически нечем. Старая советская система государственных наград ушла в прошлое, оставив после себя только медаль „За отвагу“. И вот ведь гримаса судьбы, полутора месяцев не прошло, как указ об этом сам подписал. Ну, не знак же отличия — Георгиевский крест им давать? Угу, четвертой степени, в серебре… И так каждый день докладывают, что периодически чуть до стрельбы „по своим“ дело не доходит. Каким „своим“? Мы для многих из них — чужие, непонятные, едва ли не предатели. Зря, что ли, сообщают, что кое-кого из тамошних командиров, а особенно — политработников, даже пришлось под стражу взять, во избежание, так сказать…»

Помочь президенту в его размышлениях не могли ни данные разведки, ни аналитические записки с соображениями лучших психологов, профессоров и докторов, специалистов по посттравматическим и иным связанным с чрезвычайными ситуациями расстройствам. Они не были способны дать ответ на самый простой вопрос: «Куда возвращаться этим людям?»

«А я тем более не знаю! И нет никакой генетической памяти, и пресловутые „рассказы дедов“ тут ни при чем. И, пытаясь адаптировать этих людей к новой, непонятной, а может быть — и попросту враждебной им по духу жизни, мы взваливаем на себя неподъемную ношу. Пусть так. Потому что мы им задолжали. Погибшим в бою и умершим в концлагерях, выжившим в нечеловеческих условиях оккупации и немногим лучших — в тылу. Всем. Все равно должны. А долги надо отдавать. Всегда. — Немного подумав, президент нажал на селекторе кнопку вызова секретаря. — Пригласите ко мне Вячеслава Юрьевича, пожалуйста. Скажите, что будем работать над текстом нового выступления. Нет, из пресс-службы никого не надо».

Само совещание прошло в целом буднично, только четкость вопросов и ответов да краткий доклад генерала вначале говорили о том, что мы теперь не просто глухая провинция, а глубокий тыл воюющей державы. Обстановка на фронтах в целом радовала. Гитлеровцев удалось остановить. Ядерные станции в зоне оккупации Вермахту тоже оказались не по зубам. Люфтваффе практически уничтожено. Бункеры Гитлера, центр Берлина, остров Пенемюнде, крупнейшие военно-морские базы и транспортные узлы немцев превращены в щебень нашей дальней авиацией. Но то, что немцы, захватив образцы нашей боевой техники, уже начали ее применять, беспокоило не только военных. На западенщине и в Литве явно нашлось немало желающих повоевать на стороне фашистов. Еще более печально, что остановить гитлеровцев удалось только большой кровью, мужеством наших солдат и гражданских русинов, молдаван, белорусов. Как всегда.

Согласно реляциям генерала, генштаб ОДКБ планирует до конца лета разгромить силы Вермахта, а к декабрю освободить всю Европу, взяв Берлин не позднее 9 августа. Опять под даты норовят победы подогнать! Нет, чтоб о людях думать! Торопиться-то нам сейчас некуда!

До конца года предполагалось сохранить и «особый порядок управления». Руководителям местных администраций передавалось право назначать в случае выбытия глав сельских и поселковых муниципалитетов, прерогатива назначения городских чиновников оставалась за областью. Теперь я смогу законно решить вопрос с райцентром.

Но, похоже, наша власть уже стала глядеться в зеркало истории. Выборы отменены не были. Просто было решено, что они пройдут в определенные законом сроки: в единый день голосования 8 марта 1942 года…

Основными вопросами совещания были все же гражданские: запуск импортозамещающей промышленности, обеспечение населения, недопущение в ближайшую зиму продовольственного кризиса. По последнему вопросу специалисты будут еще говорить завтра, но пока дано указание мобилизовать все ресурсы на обработку земли, сохранение и прирост поголовья скота… Сделаем, но природу не обманешь, год, похоже, будет трудный.

После совещания я зашел в отдел кадров обладминистрации, а затем в областной Минфин. В 17 часов, после краткого разговора с шефом, отправился в обратный путь. Хотел еще заскочить к другу моему Лехе, но, созвонившись с ним, узнал, что он мобилизован. Причем не его навыки мотострелка, полученные в ЗГВ, ни инструкторство по полетам на дельта- и парапланах не были востребованы. Его призвали валторнистом в наш гарнизонный оркестр. Военные уже вовсю готовились к парадам!

Так, без больших задержек, обгоняя грозовой фронт, мы, с порывами ветра и дождем, влетели в свой райцентр, уложившись в аккурат за десять минут до комендантского часа. Вымотанный хмурой дорогой, придя домой, я заснул, даже не ужиная.

Я никогда раньше не летал на аэропланах и с интересом разглядывал окружающую меня обстановку. В кабине очень сильно сквозило. За стеклом кабины чернела непроглядная тьма.

— Скажите, а как мы долетим до цели, ведь ничего не видно, — обратился я к пилоту, пытаясь перекричать шум мотора.

— Не беспокойтесь, я иду по приборам, к утру мы будем на месте, — прокричал мне летчик.

Оскара не волновали такие тонкости полета, он уже спал, привалившись к стенке кабины.

Солнце встретило нас в воздухе, его лучи осветили проплывающую под нами землю.

Пилот озабоченно стал вертеть головой из одной стороны в другую, затем начал поднимать аэроплан вверх.

— Я не могу определить, где мы летим, здесь должна быть железная дорога, но я ее не вижу. Попробую подняться выше, хотя это опасно, — прокричал нам пилот.

Увидев справа береговую линию, он кивнул нам и, повернув аппарат на восток, крикнул:

— Вижу Хайлигенбайль! Но близко подходить не будем, иначе русская авиация и зенитки не оставят нам шансов!

С этими словами он бросил самолетик вниз и стал выписывать круги в поисках подходящей площадки.