Сергей Буркатовский - Вчера будет война

И по истории, и по географии, и по литературе Светлана плавала. Но то ли меньше уже, чем раньше, то ли учитель был особо терпелив и деликатен. По крайней мере, сдержанное одобрение пару раз она заслужила, каждый раз расцветая, правда ненадолго. К концу задания по литературе (князь Болконский под серым небом Аустерлица) она уже еле шептала, наклонив голову к самым коленям.

– Нет, Света, так не пойдет, – голос учителя был по-прежнему тих, но интонация сменилась, стала более мягкой, – у тебя что-то случилось? Скажи, если можешь…

– Я… У меня… Я… – плечи Светланы затряслись, она сползла с табуретки, рухнула на грудь раненому, – брат… Брат у меня погиб. Сбили вчера…

Учителю было больно, вес у девушки был немаленький и пришелся, похоже, как раз на рану. Закусив губу, он осторожно положил свободную руку на выбившиеся из-под косынки волосы, повел, успокаивая. Светлана уже ревела в голос, моряк у входа замер, ошарашенный, в неудобной позе. Такого поворота он не ждал. Учитель лихорадочно просчитывал что-то в уме. Он тоже был застигнут врасплох, несмотря на то, что со смертью друзей было время свыкнуться. Да и от него самого, судя по всему, костлявая сейчас недалеко гуляла.

– Эх, Света-Светланка… Как тебя приложило-то… Ты поплачь. Поплачь. Тебе – можно. Чертова война… Поплачь немного. Легче вряд ли будет, но держаться – надо.

Рев и всхлипывания постепенно сошли на нет. Светлана выпрямилась и, не замечая явного облегчения учителя (одеяло сползло, обнажив обширную кровящую повязку на левом плече и груди), зафиксировала невидящим взглядом трещину на штукатурке в углу палаты и начала говорить. Как резко поменялся с мая отец. Как на пустом месте наорал на нее и брата. Брат с началом войны уехал в полк, а ее отец отправил в госпиталь. Сначала она ходила сюда только для того, чтобы реже с ним встречаться. А когда другой брат пропал без вести, он вообще перестал с ней разговаривать. А вчера… вчера…

Она снова готова была разреветься, уголки губ уже поползли вниз, но скрип двери и приятный баритон: «Можно?» – заставили ее резко развернуться. На входе в палату стоял невысокий полный человечек в накинутом поверх шинельки со шпалами в петлицах и звездой на рукаве белом халате.

– Светлана? Здравствуйте. Я… Я друг вашего брата. Алексей Каплер, режиссер. Вы знаете, я не мог не приехать… принести соболезнования… Вот… – Он сделал шаг в палату мимо койки опешившего моряка, неловко повернулся, пытаясь протиснуться в узкий проход. То ли замутило от тяжелого больничного запаха, то ли еще что – локоть держащей правой руки встретился с никелированной спинкой кровати очень неудачно – ну, многие стукались этой болевой точкой, знают. Режиссер зашипел, затряс рукой. Светлана смотрела со странным недоумением, этот человек был здесь чужой, зачем он, что он делает здесь?

– Светлана, может быть, выйдем в коридор? Мне надо вам сказать кое-что. Вы позволите? – Это было уже учителю, вежливо, но значительно более уверенно.

Светлана беспомощно оглянулась на капитана, увидела расплывающуюся по повязке кровь.

– Да-да, конечно, товарищ Каплер. Подождите меня в коридоре, я сейчас.

Проскользнув между режиссером и койкой, она выскочила в коридор. Откуда-то из дальнего конца, где размещалась комната сестер послышался ее взволнованный голос. Режиссер огляделся. Капитан полулежал, закрыв глаза, на лбу выступала испарина. Развернувшись к двери, гость наткнулся на острый взгляд моряка. Дернувшись, пошел к двери – и был сметен ворвавшейся в палату старшей медсестрой. На этот раз локтю повезло еще меньше – судя по шипению.

Светлана стояла у дверей, глядя мимо режиссера в глубь палаты.

– Светлана – черт, больно-то как, – я узнал, мне сообщили… Сегодня утром сказали… Он погиб как герой! Я понимаю, такое горе, но вы, вы должны гордиться им! Давайте отойдем… – Он взял ее за руку, она вздрогнула. Они отошли к торцу коридора, человека с морщинистым лицом, как обычно, никто не заметил. – Я узнал и сразу… Сразу поехал к вам… Василий рассказывал о вас… Собирался меня вам представить… Вам сейчас, наверное, тяжело… Вот, выпейте… – Из внутреннего кармана он достал плоскую металлическую фляжку, набулькал пахучей жидкости в колпачок. Неприметный человечек напрягся, но всю мизансцену сломала медсестра.

– Светлана! Принесите сулему, бинт и тампоны, и побыстрее! – Сержантский голос вывел девушку из ступора.

– Извините, товарищ Каплер, мне нужно бежать! – Быстрым шагом она направилась к перевязочной. Он семенил рядом, держа в одной руке колпачок с коньяком, в другой фляжку.

– Светлана, когда мы сможем увидеться? – Она не ответила, юркнула в перевязочную. Он топтался у двери, когда тяжелая рука легла ему на плечо. «Броня» оценивающе смотрел на него, продолжая жамкать гуттаперчевый мячик. Парень со стальными зубами сверкал улыбкой чуть позади.

– Ну что же вы, товарищ батальонный комиссар, мешаете нашей Светочке выполнять прямые служебные обязанности? Это ж, не говоря худого слова, прямо саботаж какой-то?!

– Вашей?! – почти взвизгнул режиссер. – Какой такой вашей? Да вы хоть знаете, кто она, да вы хоть знаете, чья она…

– Това-арищ батальонный, – опять протянул танкист, – ну что вы, право, совсем нас за идиотов держите? Это совсем неинтеллигентно, я бы сказал… Конечно, знаем. Вы, товарищ батальонный, видимо, на фронте да в госпиталях не бывали до сей поры? Не бывали? Вот я так и думал. И что такое солдатский телеграф, конечно, не знаете. Так что если вы хотели поразить нас до глубины души – то немножко ошиблись. Еще вопросы?

– Да какое вы имеете право…

– А собственно, при чем тут право? Ты, батальонный, – переход на «ты» не изменил расслабленную манеру речи. Да и «ты» в исполнении танкиста от уставного «вы» по интонации не отличалось, так что режиссер перехода не заметил, – знаешь, что у человека горе. И вместо того, чтобы просто прийти на похороны, как нормальный человек, летишь быстрей-быстрей к человеку на службу, да еще с пойлом. Так, уважаемый, сочувствие не выражают.

– Я… У меня… Я завтра уезжаю в командировку. И на похоронах быть не смогу. А вас я попросил бы не тыкать!

– А извини, товарищ батальонный, мы тут народ простой. Невзначай не только тыкнуть, но и ткнуть можем – по неловкости своей. У нас же кто раненый, а кто и контуженый… Так что ехал бы ты в свою командировку. А брата Светкиного схоронить кому – найдется. И мы тут его тоже… помянем. Как павшего смертью храбрых. За Родину. Ясно я выразился?

Скрип сжимаемого мячика отсчитал три секунды. Режиссер развернулся через правое плечо, скинул халат на спинку подвернувшегося стула и пошел к двери. Выскочив на крыльцо, он присосался к фляжке. Все по-дурацки! Все не так! Допил до дна и почти побежал к воротам госпиталя. Желтые листья стаей бросились следом, хватая за пятки щегольских сапог.