Андрей Буровский - «Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!

— Нет уж! Приказ есть приказ!

— Так вы уже выполнили приказ, показали мне Крепость. Я уже ориентируюсь тут, и для похода в библиотеку вы мне совсем не нужны.

— В библиотеке…

И почему-то поймал себя за язык Гурджиев, не стал договаривать.

— Так что там, говорите?

— Не маленький! — отрезал он. — Разберетесь!

Напрягшись, Гурджиев с усилием прошел сквозь стену и исчез.

Петя пожал плечами, доел кашу с молоком и направился спать. Вот что хорошо в Шамбале, так это спать: абсолютная тишина под защитой стен-скал. Петя подумал об этом и тут же увидел: по короткой тибетской травке идет дед. Так и идет, улыбается, протягивает к Пете руки; дед хороший, трогательный такой…

А в следующий момент Петя уже открыл глаза. Он чувствовал себя прекрасно отдохнувшим и здоровым, что никогда не бывает, если проснешься в комнате с застоявшимся несвежим воздухом. С удовольствием напрягая тело при гимнастике, Петя с удовольствием вспоминал сон. Может, снилось и еще что-то, но не запомнилось. А вот как дед идет к нему — помнилось четко.

Обиженный Гурджиев не вышел ни из одной стены. «Еще и на меня теперь обидится», — мысленно усмехался Петя. Сегодня ему никто не встретился по дороге и никто не отворил на его стук в библиотеку. Тогда Петя толкнул двери и без спросу вошел в помещение.

Библиотека оказалась громадная… неправдоподобно громадная. Комната высотой метров пять, стеллажи до потолков, мягкие кресла, стулья, аккуратные маленькие столики. Петя видел — все тут сделано для удобства. Можно читать в кресле, можно — сидя на стуле и делать записи на столе. Или сесть на диван, перед ним стол побольше, чтобы разложить несколько книжек.

И вторая такая же комната. И третья. Входишь в комнату — тут же включается верхний свет. Возле каждого рабочего места — своя настольная лампа, ее включать надо отдельно.

Петя не понимал, по какому принципу расставлены книги: нигде он не видел типичных для публичной библиотеки надписей или всунутых в порядки книг картонок с буквами алфавита. Логики никакой: только что стояли сочинения Ленина, и тут же — Муссолини на итальянском и русском, Гитлера, Розенберга и Риббентропа, на немецком и русском, какие-то записки эмигрантов, их газеты.

Напротив, у другой стены, — художественные произведения вперемежку на разных языках. Изданы они были в разных странах и в разное время, и опять же никакой системы — ни по языкам, ни по алфавиту, ни по тематике.

Увлеченный выяснением, что это за книги и почему стоят вместе, Петя не сразу обернулся на шаги. А когда обернулся — обмер. Что-то вроде гориллы стояло позади него… Чуть выше него ростом, с полуобезьяньим лицом, острыми ушами, руками ниже колен. В черных круглых глазах застыло выражение, не передаваемое никакими словами. Монстр был одет в белые полотняные рубашку и штаны. Поймав взгляд Пети, существо почти по-человечески улыбнулось, слегка коснулось его плеча рукой и указало на кожаный диван. Боясь, что ноги подломятся, Петя сел. Монстр вручил Пете книгу и скрестил руки на груди. Краем глаза Петя прочитал, что дана ему «История кавалера де Грие и Манон Леско», французский любовный роман семнадцатого века — в переводе на русский. Чудовище внимательно наблюдало.

— Спа-асибо… — натужно выдавил Петя. Он надеялся, что улыбнулся очень светски.

Монстр залопотал, стал делать странные движения руками… В движениях Петя угадывал некий смысл, но совершенно его не понимал.

— Федька! Кто там? — разнесся резонирующий голос из уходящей в глубь скалы анфилады комнат.

Монстр тихо взвизгнул, двинулся на голос — шел он быстро и тихо, но по тому, как отдавались шаги, Петя слышал: он тяжелее человека. И что теперь делать? Бежать? Будет нужно — догонит…

А из анфилады звучали шаги двух людей, лучше дождаться. Обратно к Пете вышли и впрямь двое. Тот самый монстр и человек, несомненный человек, но такой, на котором штатский костюм сидел как на корове седло: очень заметен военный. Красная отчаянная рожа человека украшена была пегими острыми усищами, горизонтально торчащими в сторону — каждый ус сантиметров на десять. Человек улыбнулся как будто немного смущенно.

— Здравия желаю! Заведующий библиотекой ротмистр казачьих войск Василий Васильевич Казанцев! А этот галах {10} 10 Галах — бездельник, хулиган, просто бродяга. После Второй мировой войны практически не употребляется. — голуб-яван, Федя… Не бойтесь его, он очень мирный. Вечно пугает кого-нибудь, бывает и до полусмерти… Но пугает исключительно за счет внешности, пока никого не обидел. Сам он почти не говорит, но речь понимает. А вас как зовут? Вы откуда?

— Я Петр… — встал Петя навстречу. — Петр Исаакович Кац. Я из экспедиции, которая шла из эсэсэсэр искать Шамбалу…

— А! Штучки Бубиха… Он тут все время крутился. Вы с ним вместе шли?

— С ним… Он у нас был проводником.

— Тогда выражаю вам свое восхищение, что вообще сюда добрались. Где сам-то Бубих? Дурак и путаник редчайший.

— Бубих погиб. Его убили в перестрелке с немецкой экспедицией — она тоже искала Шамбалу.

— Понятно… Царствие небесное! (С этими словами Казанцев размашисто перекрестился.) А все равно путаник был и дурак, хоть о покойниках так не полагается. Еще хорошо, что застрелили, а не помер от голода и холода. Или что эти вот (Казанцев ткнул пальцем в Федю) не сожрали. А давайте знакомиться, новенький? Чаю хотите?

— И чаю, и водки… Чего дадите.

— Водки с утра? И была бы, не дал. Нечего тут. Федя, принеси-ка ты нам чаю…

Федя принес удивительный самовар — на электричестве.

— Не то, конечно, на шишечках пахнет вкуснее. Но нету тут шишечек… А из мест, где они есть, мне Дмитрий Иванович прямо запретили трансгрессировать — нечего, говорят, столько энергии тратить. Придется брандахлыст пить, без правильного аромата.

Еще Федя принес баранки — эти были мягкие, душистые.

— Их трансгрессировали? — осваивал Петя новое для него слово.

— Что вы! Такие тут делают, в Крепости! Ну, слушайте…

История дядьки оказалась невероятной, нереальной… Как и все, впрочем, что уже видел Петя в Шамбале. Дядька воевал у Колчака, после разгрома й гибели Колчака — у братьев Меркуловых, на Дальнем Востоке.

Петя вырос в кругу людей, для которых «историческая правота» коммунистов разумелась сама собой. Если человек не «за красных» — то получалось, он в лучшем случае просто недостаточно умен, а еще более вероятно — малограмотен, малокультурен, отсталый, замученный предрассудками. Это все в лучшем случае, потому что убежденным врагом «построения светлого будущего» мог быть только подлец и негодяй. Скорее всего, заинтересованный в сохранении режима «кровавого Николашки» из каких-то материальных причин.