Андрей Буровский - «Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!

— Мы будем воевать с империалистами! — это ребята ответили тоже почти что хором.

— Угу, — покивал головой Менделеев. — А друг с другом — не будете?

— Нет… Россия будет еще сто лет прозябать на задворках цивилизации, — сказал Вальтер. Хотя его и учили дружить с Россией, должен же он был сказать правду?

— Нет… В Германии скоро произойдет революция, — также уверенно сказал Петя — одновременно с фон Штауфеншутцом.

— Разве в России не захватили власть расово неполноценные? — спросил Александр Гумбольдт по-немецки.

— Разве в Германии не правит мировая буржуазия? — по-русски спросил Докучаев.

Петя понимал, что его провоцируют.

— Мы не враги… Германия — это технологии! Это самый передовой отряд пролетариата! Мы должны у нее учиться!

Вальтер тоже постарался «дружить»:

— Россия — это громадные пространства! Это народ, расово близкий германцам! Это близкая идеология!

Ребята галдели одновременно, старшие их слушали, грустно кивая.

— Странно или нет, но будущее чревато по-настоящему чудовищной войной… Не страшно? — тихо уронил Докучаев.

— Это будет война с мировой буржуазией!

— Война будет с еврейской буржуазией!

Парни произнесли это на разных языках, но одновременно и уверенно.

— Ребята, вы уже приняли участие в войне… Это была война Германии и России… Разве нет?

И споткнулись оба мальчика, немецкий и русский. И правда… Вроде не было буржуазии в этой долине, возле самого входа в Шамбалу. И еврейской буржуазии тоже не было. А обе экспедиции почти истребили друг друга… Если бы не остались они двое, если бы не спасли их в последний момент — то истребили бы совсем, никого не осталось бы. В долине долго валялись бы трупы людей обоих народов. Старшие смотрели на них грустно, понимающе.

— Хотите посмотреть, что будет, если история пойдет таким же образом? Если продолжится то, что идет сейчас?

— Да… — разлепил губы Вальтер. — Но я уже чувствую, что ничего хорошего не увижу…

— Как сказать! Вы же хотели войны с империалистами? Она и будет.

Докучаев махнул рукой. И появилось четко, как кино, только еще рельефнее, объемнее: колонны Вермахта маршировали по Парижу. Вальтер невольно подтянулся, выпрямил спину: наши идут! Идут победителями через Париж, чеканя шаг, под звуки маршей!

— А вот ваше будущее, Вальтер. Вы ведь из панцерваффе?

— Да…

— Значит, вернись вы в свою часть, было бы так…

На экране вспыхнуло — длинный песчаный пляж, берег неласкового моря, и по пляжу бежит множество людей. Люди бегут молча, у них нет ни сил, ни времени кричать. Они даже толкаются мало — слишком важно бежать и бежать к шлюпкам, катерам, лодкам, набиваться в них, сталкивать их в воду. Лишь бы добраться на этих осевших по борта, ненадежных шлюпках до кораблей, дымящих в море, в нескольких километрах.

Все было очень подлинно, реально: тяжелое дыхание бегущих, втоптанный в песок ствол, рядом с какими-то бумажками, напряженные лица лезущих через борта. Британские солдаты садились в шлюпки и только тогда поднимали головы, упирались глазами в холмы окрест.

Плескала вода под веслами, уплывал берег, а на холмах спасающиеся видели, и Вальтер тоже увидел, спокойно стоящие танки с черными крестами на серо-зеленых боках. Возле танков передвигались люди в черном, с имперскими орлами на фуражках, кричали, смотрели в бинокли.

От толпы бегущих исходил тяжелый запах страха, неуверенности, беды. Нацисты весело галдели, глядя на разбитых, бегущих. От толпы задорно орущих танкистов исходила веселая уверенность. Вальтер ясно увидел себя в этой толпе: улыбается, в руке раскрытая фляжка — и, уж конечно, не с водой.

— Ну что? Нагляделись? Или еще?

Голос у Докучаева такой, словно он дает конфетку ребенку. Вальтер только дернул плечом: очень уж не понравился голос. А на стене уже виден парижский ресторан, и в нем сидят немецкие танкисты, каждый с дамой. Красивая стройная девица в черном платье, отороченном серебристым, очень изысканным кружевом, обнимала Вальтера за плечи. Огромные, высоко скошенные глаза почти без зрачков… («Русалочьи», — подумал очарованный Вальтер; «блядь» — подумал Докучаев; «слаба на передок», — подумал Менделеев; «eine Huhur» {12} 12 Шлюха ( нем. ). … — дружно подумали Гумбольдты.) Девица радостно сияла; при виде этой улыбки человек опытный непроизвольно испытывал желание сотворить крестное знамение.

Девицы что-то пели по-французски, юноши в изображении умиленно следили за ними. Ученые взрослые люди следили за всеми, кто сидел в комнате или двигался тенью… без умиления, скорее с состраданием.

— И здесь тоже вы, Вальтер.

Теперь Вальтеру — уже оберштурмбаннфюреру, обер-лейтенанту, подполковнику — вручался Рыцарский крест. Рукоплескания, торжественно-довольные лица седых отцов-генералов, застолье с однополчанами, коньяк, много еды, веселые разухабистые песни.

В следующий момент парень видел себя уже в родовом замке, папа наливал ему и братьям шампанского, все радостные, взволнованно-счастливые…

— Когда пойдем гулять, не застегивай верхние пуговицы шинели, Вальтер! — гомонят братья. — Твой крест должны видеть все барышни!

А Вальтер на стене смущенно улыбается и бормочет, что фюрер и так разрешил кавалерам Рыцарских крестов не застегивать шинели, чтоб все видели…

— Это, как я понимаю, Рождество тысяча девятьсот сорок первого? — тихо уронил Александр Гумбольдт.

— Да… — И обращаясь к Вальтеру, Менделеев произносит по-немецки: — Час вашего высшего торжества… Вы сделаете прекрасную карьеру — в самом лучшем смысле этого слова. Довольны?

— Господа, я в первую очередь солдат.

— Да… И семья вами довольна, и ждет в Париже немыслимой красоты дева… Все как в сказке! Но давайте досмотрим до конца? А то ведь вы так и не поймете, почему вы нам так необходимы…

На стене появилась незнакомая Вальтеру местность: какие-то перелески, проселочная дорога, и по ней, прямо в предрассветное светлеющее небо, уходят рычащие танки. Над колонной чертят небо самолеты, уходят куда-то на восток.

— Это не Франция… слишком много свободной земли, и тут холоднее… Вон как много берез.

— До сих пор мы смотрели со стороны… А вот так все это увидите вы… со своего обычного места в танке.

Словно глядя сквозь смотровую щель, Вальтер видит: танк поднимается на пригорок. Он даже словно почувствовал легкие толчки сиденья, так привычно это все было. С возвышенности он ясно видел реку, мост и на том берегу — почему-то совсем пустой окоп, опрокинутую пограничную будку. За границей — темные предрассветные поля, в них тянется дорога, дальше — лес…

— Это Россия, Вальтер, Россия… — Голос Александра Гумбольдта звучал глухо и грустно. — Потому что Россия жизненно необходима Германии. Если Россия не будет союзником, все равно придется хотя бы попытаться ее захватить. Только кончится все не хорошо.