Анатолий Дроздов - Господин военлёт

– В самом деле? – Николай удивлен.

Бржозовский смотрит на меня. Снимаю с плеча винтовку. Охрана царя напрягается, но я протягиваю ее Николаю.

– Взгляните, ваше величество! С таким прицелом за версту можно подстрелить врага.

Царь берет винтовку, поднимает и смотрит в прицел. Многозначительно кивнув, возвращает. Я протягиваю табличку:

– Германцы выделывают такие винтовки специально для метких стрелков. Вот и нам бы! Скольких бы перестреляли!

– Барон фон Мёльке! – задумчиво говорит Николай, разглядывая табличку. – Интересно, из каких это Мёльке?

Мое предложение он словно не заметил. Возвращает табличку:

– Чем занимались до войны, вольноопределяющийся?

– Учился коммерции в Лондоне.

Он поднимает брови.

– С началом войны вернулся в Россию и поступил в школу прапорщиков. Выпущен в Ширванский полк в марте сего года в офицерском чине.

Брови лезут еще выше. Бржозовский морщится: не следовало говорить. Да ладно, пусть знает!

– Разжалован военным судом за дуэль с князем Бельским.

Николай протягивает руку, адъютант вкладывает в нее серебряный крестик. Царь прикрепляет его к моей шинели. Отступает:

– Хотел поздравить вас подпоручиком, но, поскольку вы разжалованы, верну прежний чин. Поздравляю прапорщиком!

– Рад стараться, ваше императорское величество!

Едва свита отошла, подлетает какой-то юркий тип в штатском и с блокнотом в руках:

– Господин прапорщик, примите и мои поздравления! Репортер газеты «Русские ведомости» Подколзин. Разрешите парочку вопросов? Наш читатель интересуется героями Отечества!

– В самом деле?

– Не сомневайтесь! Как вы убили столько германцев?

– Целился и стрелял.

– Вы веселый человек, прапорщик! – он хихикает. – Я понимаю. Скольких германских офицеров вы застрелили?

– Не считал.

– Сколько офицеров в германском батальоне?

– Не знаю. В нашем примерно пятнадцать. Если полный штат.

– Сколько раз вы стреляли?

– Пятнадцать.

– Благодарю, прапорщик! – Он улетает…

Неделю скучаем в окопах. Германец после полученного урока более не наступает, даже не делает попыток. Наоборот – окапывается и строит укрепления. Мы занимаемся тем же. Поскольку я снова офицер, то руковожу работами, проще говоря, гоняю солдат. Последствия артподготовки давно ликвидированы: укреплены стенки траншей, поставлены новые проволочные заграждения, исправлены блиндажи и отрыты «лисьи норы». Более не требуется, но мы продолжаем копать. Миша боится, что солдаты обленятся или попадут под нехорошее влияние. В соседнем полку нашли подрывные брошюры, после чего поступило указание: занимать солдат работами. Не копают только офицеры и денщики. У Говорова – это Хвостов, у меня – Нетребка. Хитрый болванщик, услыхав о моем производстве, прибежал проситься, и я не смог отказать. Нетребка очень старается. В моем блиндаже – у меня теперь есть персональный блиндаж – чисто, тепло и сухо. Меня вовремя кормят, пища всегда горячая. Нетребка расстарался насчет выпивки: с моего разрешения отлучился в Белосток и вернулся с четвертью водки. Жидкость отдает сивухой и дерет горло, от нее болит голова. Но другого в прифронтовой полосе не достать: винокуренные заводы закрыли еще в 1914-м. Тоска…

Меня вызывают в штаб полка. В просторном блиндаже помимо полкового командира двое офицеров с эмблемами летчиков. Одного узнаю – поручик Рапота. Сергей улыбается и подмигивает украдкой. Второй летчик в звании штабс-капитана. Знакомимся – начальник крепостного авиаотряда Егоров. Штабс-капитану за тридцать, он высок, строен и широк в плечах. Мужественное лицо с глубокой ямкой на подбородке, щегольски закрученные усы, умные глаза.

– Читали, прапорщик? – Полковник протягивает газету. Статья на первой странице обведена карандашом. Грифелем подчеркнуты строки во второй колонке.

«…В числе героев-защитников Осовца Его Императорскому Величеству был представлен вольноопределяющийся Красовский, выказавший беспримерную храбрость и находчивость в боях. Застрелив германского обер-лейтенанта, вольноопределяющийся завладел его оружием – винтовкой с телескопическим прицелом. Когда германцы пошли в наступление, вольноопределяющийся из этой винтовки в одиночку убил пятнадцать офицеров батальона противника, после чего германцы, устрашившись за свои жизни, позорно бежали. Его Императорское Величество пожаловали вольноопределяющемуся Георгиевский крест и поздравили прапорщиком. Растроганный герой со слезами на глазах облобызал руку самодержца…»

– Вранье! – Едва удерживаюсь от желания порвать газету.

– Что? – это Егоров.

– Не лобызал я руку! Тем более со слезами.

– А германские офицеры?

– Пятерых я точно подстрелил, но столько… Этот… – от возмущения не нахожу слов. Неужели щелкоперы одинаковы во все времена? – Он спросил, сколько раз стрелял, я ответил: пятнадцать. Я не говорил, что столько убил…

– Одного с трех патронов – отличный результат! – заключает Егоров. – Мне говорили, у вас «бреве» авиатора. Можно взглянуть?

Достаю синюю книжечку. Штабс-капитан внимательно читает и протягивает обратно:

– Годится!

Недоуменно смотрю на полковника.

– Штабс-капитан Егоров ходатайствует об откомандировании вас к нему, – поясняет полковник. – Авиаотряду очень нужны летчики-наблюдатели и меткие стрелки одновременно. От авиаторов нам большая польза, но, честно говоря, я в затруднении – в полку нехватка в офицерах. Пополнение обещали, но пока нет. Решайте сами, господин прапорщик!

– Поручик рекомендовал вас лучшим образом, – добавляет Егоров, указывая на Рапоту. – Хочет в свой экипаж – у него погиб наблюдатель. Согласны?

Задумываюсь. Я сдружился с Говоровым, да и солдат узнал. Однако сидеть в окопах… Бои у крепости стихли, судя по всему, надолго. Нынешние летчики летают на гробах с колесиками и без парашютов – их или нет, или еще не изобрели. Не задержусь. Это с одной стороны. С другой – падать с высоты и при этом гореть… Впрочем, предшественника наверняка застрелили.

Три офицера терпеливо ждут. Сергей за спиной Егорова энергично делает знаки.

– Могу я взять с собой денщика?

– Извольте! – пожимает плечами полковник.

– Я согласен!

Штабс-капитан жмет мне руку. Ладонь у него маленькая, но пожатие сильное. Козыряю и выхожу. Следом вылетает Рапота:

– Павел, как я рад! Опять вместе!

Угу. Надеюсь, князья близ отряда не водятся. Появляется Егоров:

– Документы готовят, поторопитесь со сборами, господин прапорщик! Автомобиль ждет.

Нам собраться – лишь перепоясаться…

Представьте большую калошу с острым мыском. Только калошу не резиновую, а выклеенную из деревянного шпона. Называется она гондолой. В калоше достаточно места для двух человек, второй сидит за первым, и мотора «Сальмсон». Мотор позади, потому что винт толкающий. Снизу к калоше приделано полотняное крыло, еще одно парит над гондолой. Фермы из тонких труб бегут от корпуса назад и заканчиваются хвостовым оперением. Калоша имеет шасси – четыре колеса, причем передние, как у велосипеда, со спицами. Это «Вуазен» – новейший аэроплан французской системы, разведчик и «бомбоносец» в одном лице. Лучший на сегодняшний день самолет. Истребителем «Вуазен» пока не считается – по причине отсутствия такого понятия, как истребитель.