Анатолий Дроздов - Господин военлёт

– Здравствуй, отец! Это Павел…

Сергей дышит мне в затылок, его я в наши отношения не посвящал. Пусть будет «отец». Похоже, Красовский-старший от такого обращения растерялся: я назвал его «отцом» впервые. Мгновение он молчит.

– Ты в Петрограде? – спрашивает наконец.

– В Москве, в командировке! Отец, нужна помощь…

Быстро излагаю суть дела. Он слушает, не перебивая.

– Возвращайся на завод! – говорит по завершении. – Я распоряжусь! Все сделают.

– Спасибо, отец! С Рождеством тебя!

– Здоров ли ты? – ему явно хочется поговорить.

– Здоров! – рапортую. – А вы? Как Лизонька?

– Тебя вспоминает. – Он рад вопросу. – У нас все хорошо. Звони нам и пиши, Павел! Не забывай!

– Постараюсь, отец! – я говорю это искренне, Рапота тут ни при чем. Старик у меня деляга, но все ж молодец! Выпуск дюраля наладил, а его и в СССР будут за границей закупать. Выгорит с аппаратами, в ножки поклонюсь!

Берем извозчика и мчимся на «Дукс». Управляющий встречает нас у порога.

– Что ж вы промолчали, что сын Красовского?! – Он укоризненно смотрит меня.

Пожимаю плечами: кто знал, что это важно?

– Сделаем, что можем! – говорит управляющий. – У нас действительно много заказов, но ради Ксаверия Людвиговича… Организуем сверхурочные смены. Только учтите: мы выделываем планеры, моторы поступают из-за границы. Распределяет их великий князь, лично. Господин Красовский обещал переговорить с ним. Если выгорит…

– Получим все аппараты? – не верит Сергей. – «Ньюпоры» и «Мораны»?

– Как в заказе! Однако предупреждаю: понадобится десять дней. Неделя, если облетаете сами. Наши испытатели заняты.

Сергей готов управляющего расцеловать, но я протягиваю тому руку. Обойдется! Целовать надо других.

Удачу обмываем в ресторане «чайком». Его приносят в серебряном самоваре. Холодный «чай» славно идет под балычок с икоркой. Жизнь хороша! Задание, считай, выполнено, у нас неделя отдыха. Остается решить, чем заняться.

– Сходим в театр! – предлагает Сергей. – Большой! Ни разу не был!

Я тоже не был – ни в Большом, ни в Малом. Не довелось: пути-дороги пролегали вдали от столицы. Большой так Большой. Едем. Билетов в кассе, естественно, нет, но театральные жучки крутятся тут же. За места в третьем ярусе запрашивают несусветную цену. Сергей плюется. У меня деньги есть, но строить купчика перед другом… Торгуемся, жучок не уступает. Внезапно от колонны отделяется штатский лет сорока, в шляпе и длинном пальто.

– Фронтовики? – Он смотрит на наши кортики с темляками. – Летчики?

Киваем.

– Уступи! – говорит неизвестный жучку, тот беспрекословно подчиняется. Сдаем шинели и папахи в гардероб, в блеске хрома и оружия поднимаемся на свой ярус. Звенит третий звонок, еле успеваем к местам.

Дают «Лебединое озеро». Я видел этот балет в своем времени, как-то его крутили по телевизору целый день. С той поры у меня отношение к спектаклю особое. Однако Сергей смотрит завороженно. Я тоже приглядываюсь. Балерины еще ничего, но танцовщики! Руки, ноги, торсы, как у грузчиков. Как им прыгать? Впрочем, они и не прыгают. Ходят вокруг балерин, изображая страсть. Хорошо, хоть балерин поднимают.

Антракт, выходим в фойе. Наметанным глазом определяю буфет. «Сельтерская» или «шустовский чай» там наверняка есть…

– Господа офицеры!

Машинально вытягиваемся. Полковник! Погоны, ордена, борода рогами вниз. За спиной «полкана» маячит поручик с аксельбантами, похоже, местные штабисты.

– Па-ачему одеты не по форме?

– Это наша форма! – пытается оправдаться Сергей. – Мы летчики!

– Кожаная куртка – служебная форма летчика. Покинув аппарат, летчик обязан ее снять! На вас должен быть китель либо парадный мундир.

Подкованный, зараза! Наверняка из московской комендатуры.

– У нас нет другой одежды. – Сергей совсем сник.

– Ежели нет, незачем появляться в публичных местах! Своим внешним видом вы позорите честь российского офицера!

Привлеченные скандалом, вокруг нас собираются люди. Попали! Пригнало на нашу голову! Загремим на гауптвахту!

– Николай Иванович! – Из толпы выступает немолодой господин в визитке. В петлице – орден Святого Станислава.

Полковник поворачивается к нему и улыбается:

– Евстафий Петрович!

– Давайте простим фронтовиков! – предлагает Евстафий Петрович. – Они денно и нощно льют кровь за Отчизну. Видите! – он указывает на наши кортики. – В окопах и траншеях не до уставных правил.

– Устав надо помнить всегда! – важно говорит полковник. – Ну да ладно! Не будь этого, – он тычет в темляки на наших кортиках, – поговорил бы я с вами!

– Благодарю, Николай Иванович! – Незнакомый Евстафий берет нас под руки. – Не составите компанию, господа?

Отказываться глупо. Евстафий ведет нас в буфет, к угловому столику. На стуле, спиной к нам, сидит женщина в лиловом платье. Она поворачивает голову на звук шагов. Колени мои слабеют. Большущие серые глаза под ресницами-опахалами, светло-каштановые волосы, забранные в высокую прическу, точеный носик, свежие губы… На тонком, безымянном пальчике обручальное колечко. Даже Сергей впал в столбняк, а уж он к своей Татьяне… Кем незнакомка приходится Ефстафию? Жена? Я мгновенно начинаю ненавидеть спасителя.

– Вот, Липочка! – говорит Евстафий. – Отбил у Штеймана! Едва не съел фронтовиков!

Липочка улыбается! Боже, какие зубки!

– Позвольте представить, господа, Олимпиада Григорьевна Невзорова, моя помощница по делам Земского союза.

Помощница…

– Меня зовут Семенихин Ефстафий Петрович. – Он выжидательно смотрит на нас.

Рекомендуемся. Моя фамилия не производит впечатления. Забыли: газеты давно обо мне не пишут.

– Рад познакомиться, господа! Присаживайтесь! – Евстафий делает знак лакею, на столике появляется шампанское, бокалы и конфеты в вазочке. Лакей разливает.

– За победу над супостатом!

Чокаемся. Олимпиада отпивает маленький глоток и ставит бокал. Мне очень хочется взять его и отпить со стороны, где касались ее губки. Едва сдерживаюсь.

– Нескромный вопрос, господа, – продолжает Семенихин. – Вам приходилось лечиться в госпиталях?

– Как же! – говорит Рапота. – Но я только раз, а вот прапорщик дважды. В последний раз долго лежал! У него часы из живота достали – осколком вбило. Покажи, Павел!

Чтоб тебе, болтун! Взгляды оборачиваются ко мне, нехотя достаю почтенные останки. Неудобно. Понятно, в чем был когда-то вымазан покойный «Буре». К моему удивлению, Олимпада берет часы и внимательно рассматривает. Евстафий тоже любопытствует. Мне возвращают «Буре», я зажимаю часы в кулаке. Искореженное серебро хранит тепло ее пальчиков, я это физически ощущаю. Возможно, я схожу с ума.

– Вы надолго в Москву? – Евстафий возвращает меня в реальность.