Александр Афанасьев - Сожженные мосты Часть 4

Бес сориентировался мгновенно – понял, что пулеметчик противника не станет стрелять по своей машине, он не знает, что машина захвачена. Развернув Виккерс, он полоснул по машине противника длинной очередью, и по полетевшим искрам рикошетов понял, что попал. А не попасть было невозможно, сотня метров – для пулемета это не расстояние. В конце длинной очереди взорвался бак, машины здесь были бензиновыми – но не так, как показывают в синематографе – страшный взрыв, море огня. Просто глухо грохнуло – и занялось пламя.

Кто-то подбежал к машине

– Быстро сюда! Бегом!

Стрельба прекратилась так же неожиданно как началась – просто все стихло. В нескольких десятках метров от них занималась пламенем, разгораясь машина, призрачные отблески пламени танцевали в ночи, освещая всю сцену действия изменчивым, каким-то сумрачным светом. Как только закончилось – Вадим сразу поднял голову и осмотрелся. Слева от него кто-то лежал и стонал.

– Быстро сюда! Бегом!

Их спаситель подхватил за руку девчонку, потащил к машине. Сам Вадим вскочил, готовый бежать – и тут вспомнил о том, что он теперь отвечает не только за себя.

– Вставай!

Жирный странно дернулся и застонал еще громче

– Ты что ранен?

– Нет…

– Вставай!

– Я боюсь…

И захныкал – только тут Вадим понял, что он не стонал, он хныкал как девчонка. Сам он помнил, как последний раз плакал в семь лет – после того, как отец выпорол его за вранье. Это были злые и досадливые, душащие слезы, притом как и подобает настоящему сибиряку он не ощутил ни раскаяния, ни осознания своей вины – просто он разозлился и на себя и на отца, такая уж сибирская натура, в Сибири никогда не было ни покорных ни послушных людей. Потом отец его еще не раз порол – но он больше никогда не плакал, а часто потом с вызовом, специально, делал тоже самое, за что его предыдущий раз выпороли. Единственное, чего Вадим боялся – так это исключения из скаутов, почему то ему казалось, что быть отвергнутым обществом, такими же как он пацанами – страшнее этого ничего нет. Но будучи скаутом, не раз попадая с пацанами в самые разные ситуации он ни разу не видел, чтобы кто-то из них ревел. Он помнил, как в прошлом году Гошка упал с обрыва, чудом остался жив, сломал руку, ногу, несколько ребер – но и когда его несли на плащ-палатке, он не позволил себе заплакать. А тут…

– Вставай, быстро!

– Быстро в машину!!!

Двигатель уже работал – и Вадиму вдруг показалось, что сейчас уедут без него.

– А ну, вставай, трус!

Чтобы придать весомости словам, он схватил труса за шиворот и рванул на себя, а ногой поддал по ребрам. Считалось бесчестным бить лежачего – но он просто не знал что еще делать.

– Ты чо?

– Вставай! Пошел!

Так, за шиворот полуведя, полутаща, Вадим потащил к машине того, за кого теперь он отвечал. Это был первый в его жизни опыт, когда он отвечал не только за себя и не только за такого же, как он скаута – но и за более слабого, за гражданского. Опыт – не сказать, что удачный, но все же лучше чем никакой.

Через несколько лет, Вадим, тогда уже лейтенант русской армии Островский вспомнит именно этот момент, почему то именно он придет ему в голову, прорвется через все преграды памяти, когда сама его жизнь будет висеть на волоске. Это будет многим позже, совсем в другой стране мира и при других обстоятельствах. Находясь в одном из последних поднявшихся с земли вертолетов над горящим городом, он будет вести огонь из бортового пулемета, стараясь увидеть и уничтожить врага, прежде чем враг уничтожит их. В десантном отсеке будет сильно пахнуть дымом и страхом, вертолет будет здорово трясти, а рядом будут другие солдаты, люди не его крови, не его веры и не его нации. Но он будет сражаться на их стороне, как сражался все предыдущие дни, и сражаться с такой-же самоотверженной яростью, с какой он сражался бы за Россию.

Но все это – будет потом. Многим позже.

Пулемет был в какой-то степени лучше автомата, в конце концов, это скорострельная авиационная спарка, установленная на автомобильной турели и способная в считанные секунды выклюнуть в противника сотню пуль. Но Бес не знал про эти пулеметы ничего – ни как за ними ухаживали, ни какие патроны находятся в лентах, где они куплены и как хранились. Поэтому по здравому размышлению он оставил пулемет в покое, взяв основным оружием свой автомат, в надежности которого он был уверен.

Только сейчас он понял, в какое дерьмо они влезли. Вдвоем с Арабом они ушли бы с девяноста девяти процентной вероятностью, даже вдвоем. Малая группа – это не так плохо, она мобильна, маневренна, малозаметна. Но теперь… он видел, как лежал на земле и хныкал тот пацан и знал что переход в горах он не выдержит.

Но и бросить его он не мог. Изначально группы спецназа задумывались как группы одноразового использования с основной задачей – охота за мобильными пусковыми установками ракет противника. При этом эксфильтрация, отход с вражеской территории не предусматривался, они должны были найти установку, и навести на нее удар. Либо уничтожить ее – и погибнуть самим при этом. Навести удар – значит, скорее всего, это будет удар тактическим ядерным оружием, шансов уйти нет.

И даже на такие задания, пока учебные, понарошные, но все знали, что в любой момент они могут превратиться в боевые – находилось много добровольцев.

В конце семидесятых концепцию применения войск специального назначения радикально поменяли – теперь они должны были работать в глубоком тылу противника длительное время, разлагать его тыл, уничтожать объекты особой важности с помощью ранцевых ядерных и обычных фугасов, передавать разведданные, организовывать саботаж и сопротивление. В этом случае – нужны были высококвалифицированные специалисты, способные выживать в тылу противника длительное время. Они должны были по возможности возвращаться назад, ибо такого специалиста готовят долго, несколько лет, и использовать его для одноразовых заданий – расточительно. Сейчас любой оперативник специальных сил, как и любой солдат-общевойсковик знали: армия сделает все, чтобы спасти вас, где бы вы не оказались. Совершенно недопустимо оставлять врагу без шансов хотя бы одного солдата. Нельзя бросать своих – это одно из правил, выбитых на скрижалях, правил помогающих армии существовать и выполнять боевые задачи. Этот правило распространяется не только на солдат – но и на гражданских: любой подданный Российской империи и его самодержавного монарха вправе рассчитывать на помощь и покровительство государства и Его Величества, где бы то ни было. Если когда они сюда шли, Бес задумывался над тем правильно ли они поступают, нарушив приказ – то теперь когда дети были у них – он без раздумий положил бы жизнь для того, чтобы их спасти. Но он мыслил трезво и объективно, он сам в свое время видел тренировочный лагерь, сам тренировался в нем, и видел, как его ровесники подходили и звонили в колокол, потому что не в силах были выдержать то, что с ними происходило. Он помнил, какими они были и почему сошли с дистанции. И он видел, что один из троих спасенных ими – не пройдет, он из тех, кому нужен колокол под рукой.