Андрей Ерпылев - Запределье. Осколок империи

— Делайте все, что вам говорят, — буркнул Владимир Леонидович, послушно исполняя все указания медиков — здесь, в царстве белых халатов и масок он чувствовал себя не в своей тарелке и непривычно робел. — Тут вам не плац…

Убедившись, что экипировка «гостей» безупречна, эпидемиолог провел их непосредственно в «святая святых».

— Видите, вот тут мы делаем посевы бактерий в питательной среде, — провел он экскурсантов вдоль стеллажей, уставленных плоскими стеклянными баночками, накрытыми стеклами — внутри содержалось что-то малоаппетитное. — Все культуры помечены номерами, и каждый из них соответствует больному, у которого взят… Вот тут — бациллы бордетелла пертуссис…

— Знаете ли, — генерал-губернатор брезгливо изучил одну из баночек, в которой на полупрозрачном буром желе расплывалась неопрятная серовато-розовая клякса, напоминающая обычную плесень. — Мы с Сергеем Львовичем люди военные, не слишком-то разбираемся в вашей премудрости. Нам было бы понятнее, если бы вы объяснили доступным языком.

— Ну что тут непонятного! — всплеснул руками Серебренников. — Обыкновенный коклюш! А вот тут — скарлатина. Здесь — дифтерия. Рядом — ветряная оспа. А вон там — кишечная палочка.

— И что все это значит?

— Значит это, что единой болезни, как таковой, нет. Вернее, ничего нового, неизвестного.

— Как же так?

— А вот так. Мы надеялись выделить какую-то новую, ранее неизвестную бактерию, имеющую эндемичное… местное, — поправился ученый, — происхождение. Ну, по аналогии с жуком, поедающим посевы. Ан нет. Болезни старые, давно хорошо изученные, излечимые…

— Так в чем же дело?

— А дело в том, что они вдруг перестали поддаваться лечению, — упавшим голосом сообщил профессор. — И вообще, они странные. Бактерии вялые, плохо размножаются в питательной среде. Если бы не очевидные результаты, я бы заключил, что вызывать болезни они не могут — слишком слабы.

— Откуда же это все взялось? — ткнул Еланцев толстым от перчатки пальцем в баночку с «пертуссисом».

— Это как раз неудивительно, — махнул рукой медик. — Все перечисленные бациллы отлично могут жить в совершенно здоровом организме, не вызывая болезни. Количество их не критично.

— Чем же вы объясняете эпидемию, если микробы не могут вызвать болезни?

— Я сказал, что не могут они ее вызвать в здоровом организме. А в организмах наших пациентов как будто кто-то разом выключил сопротивляемость. Он теперь не сопротивляется даже слабым возбудителям, зато отчаянно борется с действием лекарств, призванных этих возбудителей убивать. Детские организмы как бы взяли своих убийц под опеку.

— Разве такое возможно?

— Как видите — да. Науке давно и хорошо известны случаи, когда даже ослабленные штаммы микроорганизмов могут привести к смерти пациента ослабленного. Например — авитаминозом… Цингой, цингой! — перевел ученый свои слова на доступный язык.

— Ерунда какая-то! Откуда цинга у здоровых детишек?

— Вот и я про то же. К тому же даже у самых ослабленных организм не покровительствовал микробам так, как здесь. Это какая-то загадка. Возможно, это болезнь, возбудителя которой современными методами определить просто невозможно. Не доросла до этого наука.

— И что же делать?

— Можно было бы попробовать выделить ослабленную культуру из крови выздоровевших и ввести ее больным. Вполне вероятно, что это поможет, но…

Профессор поднес руку к маске, коснулся очков, словно хотел их протереть, и тихо закончил:

— Но выздоровевших нет. Только умершие…

— Папа, что с тобой?

Владимир Леонидович с недоумением посмотрел на встревоженного сына и понял, что все это время не слышал и не видел ничего вокруг.

— Я задумался, сынок, — убрал он наконец истрепанную папиросу обратно в портсигар. — Извини, я не слышал тебя.

— Я спрашивал тебя, в чем именно заключается необычность болезни?

Еланцев-старший вкратце пересказал сыну слова профессора Серебрякова, и тот сник окончательно.

— Что же делать? Что же делать? — монотонно повторял он, обхватив голову руками. — Что же делать?.. Бедные дети…

— Надеяться и бороться, — ответил Владимир Леонидович.

В комнату неслышно вошла и остановилась у двери Виктория. Выглядела она еще хуже сына, и генерал-губернатор испытал мгновенную жалость к этой хрупкой женщине, которую полюбил за прошедшие годы, как родную дочь.

— Что там? — подался к ней Алексей. — Как они?

— Уснули, — вяло пожала плечами его жена. — Жар не спадает… Алеша, смени меня на полчасика — я вздремну чуть-чуть…

— Конечно, милая! — поднялся тот на ноги.

— Знаете что! — решительно заявил Владимир Леонидович. — Идите и ложитесь оба. Я посижу с внуками. За несколько часов жизнь в Новой России без меня не остановится.

Глаза молодых людей смотрели на деда с немой благодарностью… * * *

— Добрый вечер, отче.

— А, это вы, Владимир Леонидович! Проходите, проходите…

Отец Иннокентий за прошедшие годы заматерел, раздался вширь. Теперь это уже не был юный сельский попик, а вполне благообразный, внушающий уважение иерей. Настоящий отец своей паствы.

— Вот, еще двое чад отдали Богу души безгрешные, — пожаловался священник генерал-губернатору. — Только что отпел ангелочков. Тают детушки аки свечи восковые… Бьемся, бьемся, а все без толку…

— И в больнице тоже мрут, — понурился полковник. — И в семьях.

— Что же медицина?

Полковник и ему поведал горестное открытие Серебрякова.

— Тогда остается только молиться…

Выйдя из церкви, Еланцев лицом к лицу столкнулся с инженером Спаковским. Александр Георгиевич брел, не разбирая дороги, пошатываясь, чуть ли не падая, и производил впечатление мертвецки пьяного. Владимир Леонидович знал, что его младший сын Павлик тоже был болен, но чтобы так распускать себя…

— Господин Спаковский, — окликнул его генерал-губернатор, готовясь строго отчитать разгильдяя, позволяющего себе непотребство в такое тяжкое время, да еще на глазах у всех. — Подойдите-ка сюда!

Тот остановился, слепо оглянулся вокруг и, наконец, сконцентрировал взгляд на фигуре полковника, явно не узнавая его.

«Напился до чертиков! Правильно мне предлагали установить сухой закон на время эпидемии…»

— Что вы себе позволяете, господин инженер?

Но тот уже узнал Еланцева и пошел прямо на него, шаркая ногами, словно старик. По лицу его бежали слезы.

«Неужели…» — внезапно догадался генерал-губернатор.

— Сынок мой умер, Владимир Леонидович, — упредил его мысль Спаковский. — Пашенька мой… Не успели мы с Полиной возрадоваться чудесному обретению детушек наших, а Господь уже прибрал одного…

Коря себя за прошлые мысли, полковник шагнул к инженеру и обнял его за узкие, вздрагивающие от рыданий плечи.