Андрей Ерпылев - Запределье. Осколок империи

— Рад вас видеть в здравии, Алексей Кондратьевич, — спешился рядом с бывшими атаманом и комдивом офицер с полковничьими погонами на плечах, в котором Алексей не без труда узнал бывшего корнета Манского. — А это кто с вами?

— Командир дивизии Рабоче-Крестьянской Красной Армии Чернобров, — глаза Тараса зло сузились при виде ненавистных погон, а руки стиснули автомат.

— Бывший, — поправил Коренных, которому очень не нравилось, как поглаживал рукоять шашки Манской.

— Красный, значит, — сказал, будто выплюнул, Сергей Львович, — Полковник Русской Императорской Армии князь Манской-Тизенгаузен, — он кинул к козырьку фуражки руку, затянутую в лайковую перчатку, и не удержался от колкости: — Действующий.

— Это мой друг, — поспешил вставить Алексей, у которого и так камень лежал на душе. — Сейчас мы все на одной стороне.

— С красными? — скривил губы полковник.

— С русскими…

К ним подскакал молодой казачий сотник и отдал честь:

— Построение закончено.

— Время не терпит, Алексей Кондратьевич, — взял себя в руки Манской. — Надо объяснить людям цель нашего… хм-м… визита. Выступить перед ними мог бы и я, но это, — он с улыбкой смахнул невидимую пылинку с золотого погона. — Вызывает у большинства собравшихся сенную лихорадку. [34] Так раньше называли аллергию. Поэтому, думаю, что лучше это будет сделать вам. Вдвоем.

Шум и перебранка в шеренгах стихли, когда зеки увидели, кто перед ними. А когда Алексей, кашлянув, заговорил — воцарилась абсолютная тишина.

— Друзья, — Коренных говорил негромко, но его было слышно даже в задних рядах. — Сегодня мы с вами обрели свободу. Нужно распорядиться ей с толком…

Хвост растянувшейся на десятки метров колонны скрылся в лесу. Далеко не все решились поверить в «россказни» о неком убежище, в котором удастся пересидеть облавы. Если бы лагерь был ближе к границе, тогда — да… Но все равно с отрядом Манского ушло больше тысячи человек, причем совершенно неожиданно — семеро охранников, видимо, больше неизвестности опасающихся кары «родного» НКВД. Но и в лагере осталось достаточное число зеков, надеющихся неизвестно на что. В большинстве своем — уголовники, но далеко не все.

Наотрез отказалось уходить в тайгу, например, большинство «иностранцев» — сомнительная «цивилизация» лагеря страшила их куда меньше непролазной сибирской чащи, которой с детства пугали малышей в Европе. И пришлось оставить тяжелораненых…

— Может быть, все-таки с нами? — Алексей присел возле койки Егора Столетова, лицо которого едва проглядывало из-под окровавленных бинтов. — Постараемся вас довезти как-нибудь. А здесь ведь — гибель без вариантов. Вы — один из зачинщиков беспорядков, на вас сразу укажут.

— Нет, Алексей Кондратьевич, — слабо улыбнулся бывший инженер. — Во-первых, я реально оцениваю свое положение — вряд ли я протяну пару дней. Голова — ерунда. Пуля в легком — это хуже.

— У нас там хорошие врачи…

— Там — это где? Понимаю, не можете говорить…

— Не могу.

— Я советский человек, Алексей Кондратьевич. Если родина посчитала меня предателем, то это не значит, что я таковым являюсь на самом деле. Я видел на плечах наших освободителей погоны, а значит, вы предлагаете мне эмигрировать. Или что-то в этом роде. Это, во-вторых.

— А в-третьих?

— Есть и в-третьих. Если вы задержитесь из-за меня в пути и вас настигнет погоня — это будет двойным предательством. Так что спасибо вам, Алексей Кондратьевич, но я остаюсь.

Бывший атаман понял, что уговорить ему этого человека не удастся. У него была своя гражданская война…

Крысолов нагнал колонну в нескольких километрах от покинутого лагеря.

— Поздравляю, Алексей Кондратьевич. Все получилось, как мы и задумывали.

— Где вы были?

— Организовывал отвлекающий маневр, — улыбка скользнула по узким губам контрразведчика. — Большевики в любом случае кинутся в погоню, поэтому мои люди устроили небольшой шум к северу от лагеря.

— Шум?

— Ну да. Взорвали железнодорожное полотно. Нужно распылить силы преследователей. Теперь группа движется в противоположную от нашего маршрута сторону — пусть красные побегают за двумя зайцами. А пока выберут, который из них жирнее, наши следы затеряются в болоте.

— Вы пожертвовали своими людьми?

— Вот еще. У красных еще не придумано таких силков и капканов, чтобы отловить моих зайчиков. Да к тому же — это их работа… Кстати, пока мы с вами беседуем, другие мои люди производят черновой отбор в колонне.

— Зачем?

— Не стоит тащить в Запределье всех без разбору. На первом же привале придется отделить совсем уж неподходящий нам там контингент и оставить его здесь.

— Оставить? — Алексей чиркнул ребром ладони по горлу. — Вы это имеете в виду?

— Мы же не мясники. Пусть идут на все четыре стороны. Да хоть бы обратно в лагерь. Один вопрос, Алексей Кондратьевич: вы доверяете этому вашему… Черноброву?

— Как себе, — твердо ответил Коренных.

— Ну добро… Его и ему подобных я бы оставил здесь без сожаления, — Крысолов повторил жест Алексея. — Но раз вы за него ручаетесь…

— Ручаюсь, — подтвердил казак и подумал с тоской: «Ручаюсь… Кто бы за меня поручился?..»

Самый долгий день в году клонился к своему завершению…

Капитан Полешков пришел в себя, когда под ногами захлюпала болотная жижа. Со всех сторон его обступали черные, какие-то неживые деревья, между которыми стоял неподвижный, будто пар в предбаннике, туман. Остро пахло тухлыми яйцами и тленом. И над всем этим висела плотная, непроницаемая, как пуховая перина, тишина.

«Как я тут оказался? — подумал Григорий Никифорович, с недоумением глядя на зажатый в кулаке до побелевших пальцев револьвер. — Бред какой-то…»

В барабане именного «нагана» все гильзы до единой были пустыми. Такая же пустота царила в ноющей больным зубом голове. Капитан прикоснулся к темени и ощутил на пальцах что-то влажное и липкое. Новый взрыв боли едва не швырнул его снова в беспамятство, и только усилием воли ему удалось устоять на ногах.

Зато боль приоткрыла какую-то дверку в мозгу, и оттуда рекой хлынули воспоминания: оскаленные лица с дикими глазами, скрюченные, похожие на когти хищных птиц, лапы, тянущиеся к горлу, резкая отдача бьющегося в руке нагана, чужая кровь, брызгающая в лицо…

«Все пропало, — отстраненно подумал Полешков, выбрался на относительно сухое место и сел, прислонившись спиной к аспидно-черному стволу с пепельно-зелеными наростами лишайника. — Зеки разгромили лагерь и бежали, а я, как последний трус, сбежал от них…»

Початая картонная пачка с напоминающими короткие латунные папиросы патронами обнаружилась в кармане галифе. Видимо, прихватил перед уходом, чувствуя серьезность предстоящего дела. Но как это сделал — совсем не помнил. Память зияла провалами, словно книжка, половину страниц из которой разодрали на самокрутки. Ничего, это дело поправимое.