Андрей Максимушкин - Советская Британия

Беседуя вечерами с другими командирами подразделений за баночкой пива — не более трех на человека, — Чарли выяснил, что не он один пострадал от подобного разгильдяйства. Честер Першинг объяснял это прискорбное явление сложностями комплектования команды, необходимостью забирать людей из разных портов, «Камбения» вышла из Майами с риском задержки одного из транспортов на переходе. Сказано это было таким тоном и с такой мимикой, что любому стало понятно — Старик Честер сам не верит своим словам.

Зато, к собственному удивлению, Чарли познакомился с земляком. Роберт Шойман, потомственный британец иудейского вероисповедания, бывший рядовой территориальной дивизии, в свое время успел повоевать под Лондоном. Слушая неторопливый рассказ Роберта о минувших днях, Чарльз Стоун заново переживал те горячие дни лета и осени 40-го года.

Энтузиазм мобилизованных, готовых грудью встретить врага молодых парней. Первые разрозненные панические слухи о вражеской высадке. Слухи, успевшие обрасти нелепыми подробностями. Даже странно, что мы им тогда верили. Марш-бросок к линии фронта, атаки на немецкие плацдармы. Горечь потерь, страшная солдатская правда войны: висящие над головой «мессеры», удары «Хейнкелей» и ДБ-3 по тылам и узлам обороны, горящие железнодорожные станции.

Рядовому Шойману немало выпало пережить, он до дна испил горькую чашу поражений. Бессмысленные атаки на вражеские пулеметы, огонь вражеской морской артиллерии, бьюший в лицо кинжальный огонь, заваленные телами брустверы окопов. Одна винтовка на двоих. Безнадежное ожидание неминуемой смерти. Безнадежное, потому что смерть тогда казалась меньшим из зол.

Шойман был таким же везунчиком, как Стоун. Он умел выживать. Попав в Лондонский котел, парень не отчаялся, не погиб под развалинами зданий, а сумел пересидеть штурм и уйти из города, когда все закончилось. Рассказывая о своем бегстве, Роберт всего в двух словах упомянул путь до Шотландии. Оно и понятно, не всегда можно ворошить прошлое, есть вещи, о которых лучше забыть. Оккупированная немцами территория вообще не лучшее место для бывшего английского солдата, особенно черноглазого и с характерным носом с горбинкой.

Дальнейшая судьба Роберта один в один повторяла историю Чарли Стоуна. Набитая людьми яхта, встреча в море с английским крейсером. Америка. Выживание в чужой, равнодушной к иммигранту стране. Новая война, снова выживание, карьерный рост и, как финал, хорошая пенсия, свой дом, купленный на федеральной распродаже, неплохая работа и ностальгия, тягостная душевная боль по давно минувшим дням.

Надо ли говорить, что Чарли и Роберт быстро сдружились. Слишком похожие были у них судьбы, чтобы просто так отказаться от прошлого. Даже вербовщики обоих поймали на одну и ту же приманку. Острый приступ ностальгии, депрессия, непреодолимое желание вернуть, реанимировать сгоревшую, растертую гусеницами танков, расстрелянную авиационными пушками молодость.

Над Москвой поднималось яркое, ослепительное солнце. Прекрасная летняя погода. Несмотря на раннее утро, на улице жарковато. От нагретого асфальта поднимается зыбкое марево. В такой день хорошо махнуть за город, на дачу или в дом отдыха. Неплохо слетать в Ленинград, провести день на Сестрорецком разливе. Простые немудреные места отдыха простых граждан, но недоступные сильным мира сего.

Председатель Совмина СССР Андрей Жданов грустно вздохнул, глядя на проносящуюся за окном машины Москву. Летний отдых не для него, это только если удастся разгрести дела и вырвать у работы денек на поездку в Ленинград. Фантастика. Такое только товарищ Беляев, который писатель, может придумать.

Раньше, в свою счастливую бытность секретарем ЦК Ленинградского горкома, товарищ Жданов и не думал, что придется во второй половине жизни переезжать на работу в Москву. Все изменил тот самый двадцатый партсъезд. Никто и помыслить не мог, что Коба даже не посоветуется со старыми партийными товарищами, а поручит проработку вопроса бывшему энкавэдэшнику Берии, сам все переиначит и самоличным решением отменит главенствующую роль партии. Неприятная новость для партийного работника.

К счастью, Коба не забыл своего старого верного друга и пригласил Жданова в Москву заместителем Председателя Совнаркома, вскоре ставшего Совмином. Пришлось Андрею Александровичу срочно расширять кругозор и вникать в суть хозяйственных проблем. Рабочий день Жданова незаметно увеличился, а редкие дни отдыха стали еще реже. С работой новый заместитель справился, директора заводов и руководители облсоветов приняли своего куратора и даже помогали осваиваться на новом месте. Впрочем, новые обязанности мало чем отличались от прежнего руководства Ленинградом и областью. Только масштаб изменился, а так та же самая работа с людьми, те же самые проблемы, заботы, и все это надо решать. И незамедлительно!

Новый удар Жданов получил в 49-м году на XXI съезде партии. Пусть значение ВКП(б) изменилось, но все равно большинство ответственных работников и руководителей советского государства — коммунисты, и съезд был для них событием. И опять съезд оказался эпохальным, не в лучшем значении этого слова. Первым делом, по предложению Сталина, партию переименовали в КПСС. Это мелочь, суть от названия не меняется. Куда хуже были события третьего завершающего дня партсъезда — товарищ Сталин поднялся на трибуну, взял слово и спокойно объявил о своем решении уйти на покой.

Шок. Ужас. Катастрофа. Рухнувший мир. Как еще можно описать поразивший депутатов шок?! Да, Хозяин любил эффектные жесты, сказывалось юношеское увлечение театром, любил разыгрывать целые сцены и представления с участием членов Совмина и приближенных товарищей, но это его выступление было самым громким за все время его работы на ответственных постах. Люди слышали и не верили своим ушам.

Вначале, после слов Сталина, как всегда, раздались аплодисменты, короткая, внезапно оборвавшаяся овация. Как можно аплодировать после таких слов?! Разве можно не аплодировать после слов Сталина?! Потом зал, да что там зал — весь огромный недавно построенный Дом Советов пришел в движение. Люди рвались к микрофонам, просили слова, кричали из зала. Все просили, кричали, требовали только одно — чтобы Сталин, Великий Вождь и Учитель, остался.

Еще минута, и началась бы паника. Охрана тщетно пыталась восстановить порядок. Бедный Власик носился по залу с белым перекошенным лицом и лично успокаивал депутатов. Спас положение Сталин. Он постучал пальцем по микрофону, выдержал паузу и произнес четыре слова: «Товарищи, я вас прошу…»

Сталин говорил, и люди успокаивались. Они слишком привыкли внимать словам вождя. Люди слишком привыкли к тому, что у них есть Великий и Непогрешимый Учитель, Вождь, Лидер. Только он мог одним словом, мановением руки подчинять людей и посылать их на великие дела. Ему верили и его любили.