Евгений Красницкий - Отрок (XXI-XII)

- Батюшка, грех это - на горе таком играть. - Попыталась возразить мать. У многих даже и могилки-то нет - так в реке и остались…

- А усобицу между своими устраивать не грех? - Мгновенно взъярился дед. - А в данилины руки остатки сотни отдавать не грех? Сколько народу он в первом же бою положит? После той переправы, сотня в настоящем деле ни разу не была, народ распустился, десятки не полные, некоторых и вообще нет! Данила порядок наведет? Или бабам легче будет, если их мужья, да сыновья не в реке потонут, а порубленные лягут?

Дед говорил о больном и распалялся все больше и больше. Мать, словно не замечая этого, опять попробовала возражать.

- Все равно, батюшка, как-то нехорошо это…

- Исполнять! - Дед в очередной раз поднял голос до командного рыка. - Война есть война! Если не мы их, то они нас, а потом, сдуру, и вообще всех! Делать, как сказано! Сплетня такая: Данилу хотят после меня сотником поставить, а он в первом же бою половину народу положит, а то и всех!

"Ни хрена себе, сэр, новое слово в строевом уставе тяжелой конницы - команда: "Сплетню запускай! Ать, два!". Ай да граф Корней Погорынский! Силен!".

А дед между тем, подавив робкое сопротивление командира "бабьего контингента" увлеченно продолжал:

- Теперь опять чисто бабье дело. Анюта, у богатея нашего Кондрата жена сильно ревнивая?

- Да нет, вроде бы… Дарья - так, на язык бойкая, а чтобы ревновала… Да и не к кому.

- Ага… Кхе… А у братьев его?

- У Власа жена забитая совсем, - мать сочувственно вздохнула - слова поперек не скажет. А у Устина… Марфа - да! Марфа может! Помнишь: лет пять назад Устин с перевязанной головой ходил? Говорил, что верхом по лесу ехал, да за ветку зацепился и ухо порвал.

- Ну-ну, что-то такое было…

- Только у ветки той, почему-то, зубки оказались. И зубки те - Марфины!

- Кхе! Так может она того… в любви погорячилась? Случается…

- А не все ли равно, батюшка? - На лице у матери появилось выражение, смысл которого Мишка затруднился определить. - Главное - огонь в бабе есть!

- Во! Молодец, Анюта, правильно все поняла! Значит, Кондрат и Устин. Болтать будете так: Кондрату и Устину приглянулась одна моя холопка. Одна и та же - обоим. Да так в сердце запала, что оба, в тайне друг от друга, приходили ко мне торговаться. Хотели эту холопку себе купить. Я не продал, вот они и озлобились. Только вот, которую из наших холопок… Какую выбрать, Анюта?

- Никакую, батюшка. Так еще интереснее. Бабы сами выберут, да еще и спорить будут: та или эта? А если заспорили, все - сплетни не удержишь. Такое еще услышим, что сами удивимся! А уж Дарья с Марфой…

Мать даже мечтательно прикрыла глаза.

- Кхе! Как бы мужики и правда на войну не запросились… От такого - хоть на половцев, хоть на ляхов, лишь бы от дому подальше!

"Ну до чего ж люди на черный PR падки! Кто сказал, что его при демократии изобрели? В какой это опере была ария о клевете? "Клевета сперва украдкой слух людской слегка ласкает…". В "Паяцах", кажется. Не важно! Хотели войны, господа заговорщики? Получите в лучшем виде и практически в профессиональном исполнении. Эх, выборы, нынче не в моде, я б вам показал политтехнологии!".

- Деда, ты не помнишь, случайно, кто на сходе громче всех орал, что у кожевенников промысел больно вонюч?

- Я говорил. А что?

- А еще кто?

- Да все орали. Ты это к чему?

- Сейчас объясню, деда. Только скажи: у кого подворье близко к тыну стоит - у Егора или у Фомы?

- У Фомы. Прямо, как у нас, к самому тыну примыкает. Да чего ты задумал-то?

- Ты говорил, что десятники Егор или Фома к смутьянам примкнуть могут. Мол, обижены на тебя: Егор за бороду отрубленную, Фома за морду битую. А если слушок пройдет, что Фома громче всех на вонь ругался, а Касьян с Тимофеем обиделись и решили: коли мастерские за тын выносить придется, то поставят их аккурат напротив подворья Фомы? От запаха-то никакой тын не закроет!

- Хе-хе, ну удумал! - Развеселился дед. - Да Фома им только за мысли такие… Хе-хе-хе.

- Потом добавить можно будет, что Фома, как узнал, так грозился мастерскую вонючую поджечь.

- Поверят! Ей Богу, поверят! Фома на руку скор. Анюта, как думаешь?

Мать ответила неожиданно серьезно и строго:

- Плохо думаю, батюшка. Все село между собой перессорим. Не дело это, худо обернуться может.

- А сейчас у нас что? Тишь, да благодать? Умиротворение в человеках и благорастворение на воздусях? - Дед тоже стал серьезен и строг. - Ты вот о чем подумай, Анна Павловна: чем сильнее мы смутьянов между собой перессорим, тем меньше твоим девкам народу из самострелов дырявить придется!

Думаешь это так легко - человека убить? Да еще девке молодой! Это в забор стрелять легко, а в живую душу… Не каждая и решится, как ее не натаскивай. И правильно! Бабам рожать, а не убивать надо. Противно убийство женской натуре - невместно! Так что, стреляйте-ка вы, бабоньки, лучше языками. Это дело для вас привычное, но, бывает, не менее убойное. Ну, а если уж до крайности дойдет… Ты своему войску объясни: дом свой защищать будут, детей, кровь свою… Вот так!

Дед помолчал, словно смутившись собственной патетики, побарабанил пальцами по столу. Никто из присутствовавших не решался нарушить тишину. Наконец, дед вздохнул и оторвал взгляд от столешницы.

- Все! Ступайте бабоньки, нам с Михайлой еще о делах воинских поговорить надо. Это вам слушать без пользы, да и не интересно. Самых языкастых баб да девок посылайте к колодцу. Да не к одному, а ко всем. Только не вываливайте все разом, что мы тут навыдумывали, постепенно надо. Так, Михайла?

- Так, деда. И еще: пусть внимательно следят за тем, как их слушают. Если не заинтересуются, то сразу же умолкнуть! Если заинтересуются и начнут обсуждать - тоже умолкнуть и слушать внимательно как разговор пойдет. Потом все, что услышат, пусть тебе, мама, пересказывают. Будем обсуждать: что дальше делать. Главное - не передавить, чтобы не пошли разговоры, что это мы слухи распускаем. Тогда - все, конец. Все на нас поднимутся.

- Кхе! Все понятно? Да ладно, вы бабы умные, чего вас учить. Ступайте. Листвяна, вели пивка, что ли, принести. И закусить.

- Батюшка! - Мать укоризненно покачала головой. - А не хватит ли? Четвертый день…

- Перестань, Анюта. Не с утра ж, вон темнеет уже. А разговор у нас долгий, чтобы в сухомятку… Листвяна! Пива и закусить!

На этот раз мать смолчала. Дед с внуком остались одни.

Дождавшись, пока за женщинами зароется дверь, дед зло сплюнул и с очень натуральным омерзением в голосе произнес:

- Стыдобища! Бабьими языками воевать! Дожили, ядрена Матрена!

"А вот это Вы зря, граф, я же видел, что Вам идея понравилась! Хотите изобразить, что честному воину сплетнями заниматься противно? А еще говорят, что бабы притворщицы. Да старые пердуны кокетничать и жеманиться не хуже продувных потаскух умеют! Ну ладно, хочешь, чтобы я тебя поуговаривал, ради Бога! Мне не жалко".