Дмитрий Казаков - Высшая раса

– Пятый! Вызываю пятого! – прокричал связист и повернул потемневшее от напряжения лицо к коменданту: – Отвечают, Алексей Васильевич.

– Слышим вас, первый, – проговорил динамик знакомым голосом.

– Направляйтесь к Новому Хофбургу, [46] Бывший императорский дворец, в сорок пятом – местопребывание правительства Австрии. – крикнул генерал-лейтенант. – Ваша – первая очередь эвакуации! Там вас ждут!

– Вас понял, – отозвался командир пятой автоколонны и отключился.

Генерал-лейтенант утер пот со лба и потянулся к графину с водой, но тот оказался пуст.

Но не успел комендант возмутиться, как радист вновь позвал его.

– Алексей Васильевич, вызывают, – проговорил он. Тяжко вздохнув, Благодатов поставил жалобно звякнувший графин и бросился к рации.

Верхняя Австрия, берег Дуная

к северо-западу от города Линц

29 июля 1945 года, 11:47 – 12:24

Солнечный луч нагло уткнулся в глаз, словно норовя залезть под веко, и Петр вынужден был проснуться.

Отвернул лицо, уходя от неприятного горячего прикосновения, но сон, точно испуганная птица, уже упорхнул. Несколько мгновений капитан вспоминал, где находится, а затем подскочил на ложе из сена, словно подброшенный пружиной: а вдруг Фридрих донес?

Подозрительность удалось перебороть не сразу, несколько мгновений она еще отравляла жизнь, колола сердце иголочками беспокойства. Против мысли о предательстве говорило то, что проснулся Петр не связанным.

Отдохнув, капитан чувствовал себя значительно лучше. Эсэсовская форма просохла, но зато на нее налипло сено, и Петр стал похож на плохо ощипанную птицу.

Попытки отряхнуться ни к чему не привели, и, махнув рукой на внешний вид, он спустился с сеновала.

На улице было тепло, но не жарко. Солнце выпаривало из земли влагу и заливало ярким светом аккуратный домик. Борода и волосы Фридриха, занимавшегося починкой древней рыбацкой сети, под лучами светила сверкали, будто отлитые из серебра.

– Что, проснулся? – спросил старик добродушно.

– Да, – ответил Петр, сдерживая зевок.

– Я тебе одежду подобрал, – Фридрих кивнул на аккуратно сложенные на лавке вещи. – Старье, конечно, но всё лучше, чем мундир наци.

Петр благодарно кивнул и принялся переодеваться. Вскоре он уже выглядел словно средней руки австрийский крестьянин. Одежда была хоть и поношенной, но зато сухой и удобной.

– А эту погань в отхожее место снеси, – проговорил Фридрих, видя, что русский не знает, куда деть облепленную соломой форму.

Ком некогда бывшей белой материи утонул в нечистотах. Когда же Петр вернулся во двор, то хозяин ждал его на пороге дома.

– Пойдем, поешь, – сказал он. – А то вид у тебя больно заморенный.

Пахло в доме всё той же рыбой, и еще – дегтем. Пожилая женщина – по всей видимости, хозяйка, молча кивнула в ответ на приветствие Петра. На столе обнаружилась уха в глубоких тарелках и простой черный хлеб. Но голодному разведчику было не до разносолов. Он мгновенно проглотил суп, обглодал рыбу и едва удержался от того, чтобы не сгрызть кости.

Фридрих с улыбкой наблюдал за гостем. Когда тот поел, сказал:

– Ну вот и славно. Теперь ты сыт и одет. Большим помочь я тебе вряд ли смогу, а оставаться у нас тебе опасно.

– Это я понимаю, да и надо мне спешить, – серьезно кивнул Петр. – Спасибо за всё.

– В Линце у меня живет племянник, – проговорил Фридрих задумчиво. – Кенигштрассе, дом семь. Он автомеханик, и в его мастерской наверняка найдется мотоцикл. Если ты скажешь, что пришел от Фридриха Штирнера, то мотоцикл этот станет твоим. Зовут племянника Герхард Цандер.

– Спасибо, – в полном ошеломлении пробормотал Петр. – Вы очень мне помогли…

– Ерунда, – отмахнулся Фридрих, вставая. – Это вы здорово помогли Австрии, сняв с нашей головы наци. И если у меня есть возможность отдать вам, русским, хоть часть долга, я ее использую.

Они вышли во двор.

– Иди вдоль реки, – пожимая гостю руку, сказал Штирнер. – Так меньше вероятность кого-либо встретить.

Петр махнул гостеприимному деду рукой и зашагал в указанном направлении. Дом рыбака вскоре скрылся из виду, и пошла совершенно безлюдная местность. По левую руку серебрился Дунай, по правую – тянулись поросшие кустарником холмы. В листве пели птицы, плескали набегающие на берег волны, и совершенно мирным выглядело голубое небо.

Нижняя Австрия, город Вена, берег Дуная

29 июля 1945 года, 12:31 —12:45

Последнюю гранату сержант Усов использовал полчаса назад и теперь лишь отстреливался, экономя патроны. С каждой минутой он всё отчетливее осознавал, что всем им – ему и еще двум десяткам солдат из разных частей, придется погибнуть здесь, на берегу Дуная, заваленном остовами старых кораблей и пахнущем ржавым железом.

От моста, единственного пути отхода на другой берег, они были надежно отрезаны, и немцы не торопились, выжидая, когда у русских закончатся патроны. Они зажали горстку бойцов за корпусом старой баржи и не давали им оттуда высунуться.

Со стороны моста слышалась стрельба. Там продолжал драться, отступая, Венский гарнизон, почти полностью уничтоженный в течение всего лишь одних суток. Уничтоженный скорее даже не физически, а морально. Солдаты, привыкшие побеждать, были ошеломлены легкостью, с которой враг убивал их в ночной темноте и при свете дня.

Тем, кто столкнулся с немцами днем, пришлось даже хуже. Солдаты Венского гарнизона не боялись реального противника, равного им по возможностям. Но как сражаться с тем, кто может кидать гранаты с потрясающей точностью на сотню метров, бегает в два раза быстрее братьев Знаменских [47] Знаменитые советские бегуны второй половины 30-х гг. и стреляет словно опытный сибирский охотник?

Почти все, кто в первый раз сталкивались с такими возможностями противника, испытывали невольный шок и на некоторое время терялись, отказываясь верить собственным глазам.

К счастью, суперсолдат у немцев оказалось не так много, но пока удалось в этом разобраться, немцы дошли почти до Гюртеля. [48] «Пояс», полоса улиц, прилегающая к Дунайскому каналу и полукольцом опоясывающая старую часть города. Внутри Гюртеля находится Рингштрассе, таким же полукольцом охватывающая т. н. Внутренний город. Там, ценой огромных потерь, их удалось задержать, но всего лишь на несколько часов.

Правый берег Дуная был потерян. И не признать это было бы глупостью.

Немцы прекратили стрелять, и до окруженных солдат долетел полный сознания собственного превосходства голос:

– Сдавайтесь! Ми сохраним вам жизнь!

В выкриках этих звучала насмешка, и у Усова они вызвали странную ярость, похожую на бешенство попавшего в ловушку зверька, который скорее откусит себе лапу, чем покорится судьбе. Судя по лицам соратников сержанта, они испытывали схожие чувства.