Алексей Зубков - Хорошая война

Черная сутана — хорошая маскировка в сумерках. Когда Бык отступил по широкой улице, Патер остался стоять в темном переулке и, выбрав момент, ударил посохом снизу вверх по руке ближайшего бандита. Меч вылетел вверх, а Патер сделал выпад и пробил горло обернувшемуся второму. Обезоруженный разбойник схватился за посох, но Патер ударил его левой рукой по почкам и правой поддых, выдернул посох из рук падающего и отпрыгнул обратно. Третий бандит отвлекся на Патера и несколькими взмахами меча заставил того отступить вглубь переулка. Бык прыгнул на четвертого.

Меч разбойника пробил набивку на левом рукаве насквозь и чиркнул по могучему бицепсу швейцарца. Бык через берет схватился левой рукой за лезвие меча, а правой попытался достать врага кинжалом. Не получилось — тот отпрыгнул и дернул на себя меч, разрезая берет. Получилось другое — его товарищ, отвлекшийся на Патера, снова повернулся к Быку, а Патер воспользовался моментом и в длинном выпаде пробил бандиту затылок острым концом посоха.

Первый разбойник, обезоруженный Патером, поднял свой меч и уже вставал, но Бык ловко заколол его баселардом. Последний из четверых, оставшись в меньшинстве, бросился бежать.

— Ты в порядке, преподобие?

— В порядке, Бычище. Тебя вроде зацепило?

— Есть немножко. Что с этим будем делать? — Бык кивнул на пьяницу, который так и сидел, прислонившись к стене.

— Что делать? Это же наш келарь. Отнесем его в монастырь. Не бросать же здесь.

Похожий на хомяка человечек с круглым брюшком и толстыми щеками действительно занимал вполне хомячью должность монастырского келаря, то есть управлял всем церковным имуществом, находившимся в ведении местного епископа.

Бык легко обхватил монаха и потащил в монастырь. Патер обшарил убитых, забрал оружие и деньги.

В монастыре Бык быстро промыл рану, а стирку рукава отложил на следующий день. Патер проявил гостеприимство, укладывая гостя на своей кровати. Было бы некрасиво ходить по обители с пьяным монахом на плече и спрашивать каждого встречного, где находится келья келаря.

Келарь не был похож на поклонника Бахуса. Из его несвязных фраз Патер понял, что тот напился с горя, в предчувствии больших неприятностей. Как ни удивительно, келарь не разделял здешних традиций к злоупотреблению спиртным, поэтому с непривычки перебрал и чувствовал себя прескверно. Патер вовремя заметил, что выпивка и закуска из желудка гостя просятся наружу, и потащил несчастного в сортир.

Сортир во флигеле для паломников и послушников не предполагал особого уединения. Оштукатуренные стены, доска с круглыми прорезями над выгребной ямой. Особой вони не было, поскольку хозяйственные монахи еще в четырнадцатом веке устроили себе канализацию.

— Он оставит меня без работы, — размазывая слезы по лицу, хныкал монах.

— Кто?

— Епископ. Он хочет продать все наше добро, которые не предназначено для богослужения.

— Зачем?

— Чтобы иметь деньги, когда его снимут с должности. Он продаст все за гроши своему брату. А я тогда кому буду нужен? Мне придется молиться вместе со всеми! Каждый день!

Патер чуть не упал. Священник, который открыто признается, что его не устраивает праведная жизнь, и что он предпочитает «работать и Богу и Мамоне»! Куда катится мир! А епископ, который готов ограбить родную Церковь? Это же ни в какие ворота не лезет!

Двое послушников, которые уже закончили свое грязное дело и собирались уходить, задержались в дверях.

Келарь продолжал жаловаться на жизнь.

— Потом все вскроется и меня отлучат от церкви! Будут пытать! И повесят!

— Почему?

— Потому что я не мог не знать, что делает епископ, — монах всхлипнул, — а я знаю слишком много.

— Сын мой, — слегка нарушая устав, обратился Патер к явно вышестоящему духовному лицу, — нельзя так говорить. Я лично не знаю местного епископа, но говорят, что он праведный человек. Нехорошо возводить на него напраслину, это грех…

Здесь Патер немного кривил душой. Праведным епископа называли не в монастыре, а в турнирном лагере, а это очень большая разница.

— Грех? Гы-ы… — промычал пьяный, — это епископ-то праведный человек? Да я про него такое могу рассказать…

— Рассказывай, сын мой, — привычно произнес Патер.

Пьяница проблевался и рассказал удивительную историю, которую он считал историей про финансы, и оценку движимой и недвижимой собственности, а Патер воспринял как историю про кризис морали и нравственности в церковной среде.

За это время в сортир заглянули еще пять человек и все остались, заинтересовавшись историей. Патер же был настолько поражен, что не заметил, что он слушает не один.

Оказалось, что епископ вовсе не праведный человек, и ведет настолько светский образ жизни, что не только постов не соблюдает, пьянствует и чревоугодничает, но и занимается торговлей, дает деньги в рост, продает церковные должности, имеет жену и детей, содержит любовницу и, самое-то главное, даже участвует в турнирах. Последнее келарь подчеркнул как особенный грех, а все предшествовавшее перечислил как пустяки и дело житейское.

Оказалось, что однажды епископ вывел из церковного бюджета большую сумму. Очень большую. Кто-то из монастыря узнал об этом и сообщил «куда следует». Поскольку «где следует» тоже работали не ангелы, епископ вскоре узнал, что к нему будут направлены визитаторы для проведения ревизии и аудита, после чего развил бурную деятельность по распродаже той части церковной собственности, которая не предназначена для богослужения. Пахотные земли, скот, мельница, пристань и склады в черте города, несколько речных корабликов. Келарь получил и исполнил секретное задание составить опись и выполнить оценку «непрофильных активов».

Патер удивился. Все это хозяйство приносило по местным меркам приличный доход, но очевидно не стоило того, чтобы Папа применял силовые методы в глубине территории, подконтрольной Венеции. С другой стороны, епископ и так распоряжается церковным имуществом как собственным, зачем ему такие аферы?

Монах без труда ответил на этот вопрос. Епископ получил должность при светлой памяти Юлии Втором и жил припеваючи, отчисляя часть дохода покровителям в Риме. Но при блестящем и продажном дворе Льва Десятого из рода Медичи епископы-рыцари оказались не в чести, особенно в мирное время. С недавних пор переписка с Римом прекратилась. Вскоре епископ отменил вложения денег в пару очевидно коммерчески выгодных, но долгосрочных проектов и плановый ремонт собственного дворца. А свободные средства стал постоянно изымать из оборота и одалживать под проценты местным бизнесменам.

— Сын мой, — привычно обратился Патер, — но это же просто подозрения. Епископ проводит законные финансовые операции. Если ты точно знаешь, что у него дурные намерения, почему ты не пожалуешься кому следует? Тогда епископа снимут до того, как он все разбазарит.