Алексей Зубков - Хорошая война

— Если бы жизнь была фехтованием, то…

— Сейчас придумаешь сравнение, по которому жизнь в разы сложнее? И после этого повторишь про Оккама?

— Ладно. Допустим, это не Альфиери. Допустим, Патер ошибается, а Виолетта преувеличивает. Тогда кто это по-твоему?

— Не знаю, — ответил Макс, немного подумав, — но что делать, если это Альфиери? У меня должны быть весомые основания, чтобы принародно вызвать его на «божий суд». Наплевать на свидетелей, доказательства и прочую юридическую ерунду. Я должен быть сам уверен в его виновности настолько, чтобы поклясться на Библии.

Макс и Шарлотта вернулись за стол к Патеру.

— Что Вы планируете делать? — спросила Шарлотта.

— Мы войдем вслед за епископом и потребуем у него поклясться, что он не будет грабить церковную казну, что он не будет нас преследовать и что он выплатит компенсацию семье Быка. В ответ мы поклянемся молчать, — ответил Патер.

Патер действительно мог это сделать. «Мог» не только в смысле «мог попытаться», но и «имел возможность».

Как удалось узнать у местных, епископ во время карнавалов не прятался за своими стенами, но и не плясал всю ночь. Традиционно он участвовал с начала и примерно до середины как обыкновенный светский рыцарь в маске, публика в это время вела себя в рамках приличия. Потом епископ покидал общее веселье, что становилось сигналом к более веселым и менее приличным развлечениям. Положение обязывало епископа вернуться домой верхом и со свитой, так что не заметить его будет невозможно. При въезде епископа на мост Патер собирался вывести свою банду с алебардами из трактира и проследовать за епископом как эскорт. Во время всеобщего веселья на воротах будет стоять не самый ответственный монашек и пропустит «отставшую свиту». Группа монахов с алебардами — редкое зрелище в обычный день, но не самое впечатляющее на карнавале. Немаловажно было и то, что и так не строгие правила монастыря по случаю карнавала становились еще менее строгими, и население монастыря на всю карнавальную ночь получило разрешение приходить и уходить в любое время. То есть, никто бы не удивился отсутствию паломников днем и вечером и их появлению ближе к ночи.

Для удобства наблюдения, Патер с товарищами забронировали себе этот самый стол на втором этаже трактира «У пьяного монаха», откуда было хорошо видно и площадь на том берегу канала и оба епископских моста.

— Что вы будете делать, если епископ откажется? — спросил Макс.

— Мы его заставим, — пожал плечами Патер, — у нас есть алебарды.

— Алебарды это несерьезно. Против такого рыцаря, как епископ Ферронский.

— Зря Вы так говорите, Ваша светлость. По мне так нет оружия лучше, чем легкая шестифутовая алебарда с граненой пикой и с шипом на обухе. А то и просто копье. Верный глаз и твердая рука — все, что нужно копейщику. Не нужно делать лишних движений, от которых только устаешь. Только четкие уколы в уязвимые места. Когда бы Вы знали, сколько даже в рыцарском доспехе уязвимых мест для копья…

— Вы готовы устроить сражение в стенах монастыря и убить епископа? — спросила пораженная Шарлотта.

— Я возьму на себя этот грех, — сказал Патер, — Я не вижу другого выхода.

— Может быть, мне так же поступить с Альфиери? — спросил Макс, — На карнавале будет возможность встретиться лицом к лицу с кем угодно. Потребовать с него клятвы, что он не устраивал нападение на меня, а если он откажется, то бросить ему вызов. Завтра как раз день свободных боев, а у меня намечен только поединок с ди Кассано.

— Знаешь, милый, мне твое предложение нравится, — сказала Шарлотта, — Он знает, что в пешем бою ты сильнее, чем в конном, поэтому выберет конный поединок. Победишь ты или проиграешь, бой двух заметных рыцарей из-за очень заметной дамы привлечет всеобщее внимание. Ему будет уже не с руки убивать тебя из-за угла. А потом мы уедем.

— Нет, — передумал Макс, — Лучше я пойду к епископу с Патером.

— Макс! — возмушенно воскликнула Шарлотта.

— Да, дорогая, — твердо сказал Макс, — насчет Альфиери я все-таки не уверен, а у епископа точно рыльце в пушку. Не будем умножать сущности. К тому же, епископ ко мне хорошо относится и может примирить нас с Альфиери. Это будет лучше, чем поединок. Мне уже надоело коллекционировать врагов.

Как это ни удивительно, некоторые люди в пьяном виде принимают более трезвые решения, чем другие люди в трезвом. Франческо Уццано выполнил поручение Патера и собрал марковых братьев на поминальную трапезу. Коротко пересказал обстоятельства смерти Быка, что породило столько эмоций, что немногословное изложение растянулось надолго. Массовое возмущение вызывала каждая часть рассказа: упоминание, что у Быка нашлись враги в Ферроне, штурм братства какими-то отбросами общества, сражение на кладбище. Картина, конечно, была неполной, поскольку Патер, не доверяя никому из местных, не упомянул, что Бык ночевал в здании не один, а ночной сторож за другим впечатлениями тоже забыл про этот факт. Также Патер не сказал про признание Кабана, которому он сам поверил полностью.

— Друзья мои, — сказал Франческо соратникам, когда все уже были слегка навеселе, — мы все равно должны отомстить.

— Братство вне политики, — сказал кто-то из братьев.

— И лучше не рисковать связываться с разбойниками, они не будут сражаться лицом к лицу, а перебьют нас в спину, — сказал другой.

— Нет, друзья, мы будем мстить не разбойникам. Не поверю, что фехтмейстер вдруг вмешался в их разбойничьи дела, да настолько, что они собрались полусотней, да еще и пригласили каких-то неаполитанцев. Не тот он был человек, чтобы лезть в проституцию или в контрабанду. Мы найдем заказчика. Это должен быть кто-то богатый. И не местный. Если мы его убьем, нам никто не отомстит.

— Почему не местный?

— Если бы Бык поссорился с кем-то из нашей аристократии, об этом бы с его стороны узнал только Патер, а со стороны Ферроны знал бы весь рынок. Нет, враг у него был не из наших. На турнир ведь съехалось очень много разного народа.

— Но как мы узнаем, кто нанял бандитов? Или допросим раненых? Так мы опять же с бандитами поссоримся.

— Не допросим. Послушаем. Кто-нибудь обязательно проболтается. Поспрашиваем жильцов из соседних домов. Кто-нибудь что-нибудь видел. В городе ничего не остается незамеченным.

Уже стемнело, когда через епископскую площадь проследовала конная процессия, возглавляемая самим епископом.

— Пора! — сказал Патер. Заговорщики взяли алебарды, накинули монашеские капюшоны и дружной компанией вышли на улицу.

— Эй, парни, вы что такое придумали? — обратился к послушникам местный житель с лютней в руках.

Парни переглянулись. Сутаны и алебарды — нечастое сочетание.