Шумилин Ильич - Ванька-ротный

Знать подробно рельеф местности, её особенности и скрытые места для разведчика важное дело. Это нашей пехоте на всё наплевать. Где у немцев хода сообщения? Где за обратными скатами блиндажи и укрытия? Где в нейтральной полосе мертвые пространства, не простреливаемые пулеметами. Пехота за свои окопы не ходит.

Это нам полковым разведчикам при соприкосновении с противником надо все знать. И вообще, нам для работы, нужны крупномасштабные карты. А их у нас, к сожалению нет. Такие карты попадают нам иногда в руки, когда мы берем их у немцев.

По ним можно построить точные профили местности в заданном направлении. Просто так смотря на карту эти тонкости не уловить. Прочитал карту. Вроде все понятно. Кажется все просмотрел и учел. А сделал прикидку, графические построения и сразу убедился, что многое и важное упустил.

Нам, разведчикам, в то время давали карты переизданные в 1938 году. Эти карты были сделаны с других старых карт. Многое на местности с тех пор изменилось. Вместо хуторов на местности стояли целые деревни. Некоторых названий деревень давно уже не было. Детали на километровых картах обычно даются обобщенно. Отсутствуют опушки выросшего или вырубленного леса, не показаны многие дороги и мелкие ручьи. Дороги распаханы, потому что хутора и деревни снесены.

Нам нужно знать точно, где на подходе к немцам имеются мертвые пространства и где на обратных скатах у них находятся блиндажи. Мы часто допускали ошибки, полагаясь на данные устаревших карт.

Днем мы ведём наблюдение. Просматриваем нейтральную полосу, и передний край обороны немцев в стереотрубу.

Стереотруба искажает реальную глубину и протяжённость пространства. Наведешь трубу на немецкий окоп, выставишь резкость на его проволочное заграждение. Смотришь на проволоку – каждый колышек как на расстоянии вытянутой вперед руки. Чем сильней увеличение, тем меньшую глубину местности ты видишь перед собой. И естественно, ни каких пологих складок, ни каких мёртвых пространств.

Перед выходом на задачу я не разрешаю разведчикам смотреть в стереотрубу. Подбираемся предельно близко к самому окопу. Нельзя допустить, чтобы у них в голове реальное пространство на местности мешалось с искаженным представлением, которое можно увидать в трубу.

На небольшом бугорке перед нами находится стрелковый немецкий окоп. Там сидят два немца, тоже окопники. Бруствер окопа у них обложен зелёным дёрном. Не то, что у наших. У наших славян бруствер представляет собой просто вал голой земли. Никто из наших не пойдет резать дерн. К чему это? Окоп, траншею все равно издали видно.

Немцы в своем окопе сидят тихо и почти не стреляют. Только изредка ночью посветят ракетами, вот и все!

За целый день увидишь раза два мелькнет над бруствером немецкая каска. Покажется часовой, повертит головой, посмотрит туда, сюда, покажет свое худое лицо, вот и все данные за целый день наблюдения.

Сколько их там? Какое оружие у них там в окопе? Сколько пулемётов, автоматов или одни винтовки? Нужно прощупать проволоку. Нет ли у них там минных сюрпризов? Где к окопу подходит ход сообщения? По которому они утром уходят к себе в блиндаж.

Ни дыма, ни трубы, ни точёных деревянных шестов, на которые они вешают провода телефонной связи. Сколько немцев сидит там в окопе?

Ничего нового не принесли наблюдатели и слухачи, а ни одну ночь пролежали под немецкой проволокой. Докладывает один из солдат:

– Слышали, как раза два покашливал в окопе немец.

– Может один, из всех кашлял, а остальные молча за пулеметом сидели?

– Чего бы им вонючего подпустить? Такого, чтобы и другие закашляли!

– Ты под самой проволокой лежал? – вмешивается в разговор Рязанцев.

– Ну! – отвечает солдат.

– Вот ты им и подпусти русского духа! Может от твоего шипучего они не только кашлять начнут, но и чихать будут.

В землянке общий хохот.

– Мы должны знать, что у них там, в окопе! – говорю я. И смотрю на солдата.

– Совершенно справедливо! Товарищ гвардии капитан! Вы грамотный и ученый! Научите меня бестолкового, как это сделать!

Вот это поддел! Я стоял и не знал, что ответить. Вот, как бывает! Я сказал, что мы должны знать и попался на слове. С разведчиком нужно ухо держать востро. Приказать – Давай, давай! – проще всего. А что потом? Что из этого выйдет?

Командир полка может мне сказать: – Давай, давай! А я ему, как солдат, не могу ответить: – Как, мол, это сделать? Он мне тут же скажет – А ты у меня на что? – Ты начальник разведки, ты должен лучше меня знать как это сделать!

Нам нужно знать, что у немцев в окопе? Без этого соваться туда нельзя. Но как это сделать, я пока не знаю. Провести разведку боем, нельзя. Можно всполошить немцев и сорвать выполнение задания. Обойти окоп с тыла и посмотреть, что там делается опасный и рискованный ход. Остается одно. Ждать и наблюдать!

Разведотдел дивизии требует языка. Они подготовкой операций не занимаются. Всё висит на мне и командир полка меня каждый день торопит. По их авторитетному мнению взять языка довольно просто. Просто мы трусим. А если бы не трусили. Пошли и взяли бы.

Мы не можем идти очертя голову. Это каждому ясно. Пустить людей вслепую, значит обречь на верную смерть. Потом я буду докладывать, что операция сорвалась, разведка понесла большие потери. Вот теперь ясно, скажут они. Сам знаешь, война без потерь не бывает!

Я могу официально приказать Рязанцеву выйти на захват языка. Послать людей на окоп в любую ближайшую ночь. Люди пойдут, а там хоть не рассветай!

Главное не в этом. Как я потом буду смотреть разведчикам в глаза. Тем, которые останутся живыми. Как они потом будут относиться к моим приказам и распоряжениям?

Командиру полка что? Приказал и на все наплевать. Сверху на него давить не будут. Разведка понесла большие потери? Что сделаешь? Война всё спишет!

Осечки и потери в разведке бывают. Всего не учтешь. Ребята тоже иногда допускают ошибки. Платятся за это жизнью. Но послать людей, как штрафников на заведомую смерть я не могу. Совесть не позволяет.

Стоит один раз сделать не по совести, сразу потеряешь доверие солдат. Без веры, людей на смерть не пошлешь!

Отдать приказ легче всего. Сказал: – Давай! – и солдаты пойдут. А что потом? Результат, будет какой?

Артиллерийской поддержки у нас нет никакой. Подавить батареи противника наши не могут. Поставить огневые заслоны на флангах участка в полосе действия разведчиков у артиллеристов не хватит пороха и духа, жила тонка.

Инструментальная разведка отсутствует, аэрофотосъемка обороны противника не ведется, крупномасштабные карты отсутствуют. В общем, у нас действует один метод: – Давай, давай! Это мы слышем каждый день. И ещё на нас давит и грозит командир полка и разведотдел дивизий.