Шумилин Ильич - Ванька-ротный

Несколько минут передышки – снова страшный вой, грохот и разрывы. Каждый раз по самому краю щели – несколько хлестких ударов и разрывов.

Связи с передними ротами и батальоном не было. Нужно было идти. Пошли посыльного солдата в роту под такой обстрел, командир роты голову не поднимет. Тут нужен личный представитель командира полка или он сам впереди, который мог заставить командира роты и комбата поднять в атаку солдат.

Я стоял, привалившись к переднему брустверу щели и иногда даже, выглядывал за него на поверхность земли. Я следил, где и как падают снаряды и по каким участкам немец бьет из артиллерии. Все остальные, согнувшись пополам, дрыгались где-то на дне. Стоя в окопе, поглядывая и прислушиваясь к разрывам, я рассчитал, что за короткую паузу в обстреле я сумею проскочить быстро вниз по дороге.

Немцы вели сосредоточенный огонь по отдельным участкам, перенося огонь то туда, то сюда. У них не хватало артиллерии накрыть огнем большие площади сразу. Как только наступит короткая пауза, я должен броситься по дороге вниз. За несколько секунд, я сумею преодолеть крутой скат и оторваться от границы зоны обстрела. А там внизу, я спокойно доберусь до первой стрелковой роты. Я предполагал, что у немцев не хватит орудий, чтобы там и тут рыть снарядами землю.

Я наклоняюсь над майором и кричу ему:

– Я пошел в первую роту!

Майор кивает мне головой и снова пригибается. Я стою, смотрю, слушаю и жду. Вокруг щели по-прежнему рвутся снаряды. Те, что рвутся сзади, перелетев на пару метров меня, мне не страшны. Осколки от снарядов уйдут назад дальше. Для меня опасен не долетевший снаряд. Я весь напрягся, сжался, приготовился к прыжку. Я жду момент, когда разрывы снарядов вдруг оборвутся. Мне что-то говорит, сидящий сзади на корточках, майор. Но у меня все внимание вперед, я его не слышу.

Мне показалось, что в гуле снарядов проклюнулся пробел. Поднявшись рывком на руках, я прыжком выскочил из окопа, вскочил на ноги и рванулся вперед. Я не побежал, а полетел вниз по склону. Не успел я сделать и десятка шагов, как неистовый шквал налетевших снарядов перекрыл всю дорогу взрывами. Я не мог остановиться и броситься на землю. Набрав скорость, я по инерции бежал под уклон. Мимо мелькали кусты и всплески снарядных взрывов. Я успевал только делать зигзаги.

Передо мной вдруг вставал огненный сноп разрыва. Я бросался в сторону, меня обдавало огнем, дымом и землей. Я бежал от одного огненного всполоха и нарывался на другой. Визга осколков за ревом и грохотом я не слышал. Видел, как передо мной кусками взлетала земля, как шлепками падали камни и ворохи дерна, обрывки кустов и потоки земли, летящей вверх и вниз. Дорога мелькала у меня под ногами. Удары, удары и ещё удары, всё стремительней подгоняли меня под уклон. Я летел как одержимый в самую пасть свой собственной смерти. Взрывы следовали впереди, сбоку и сзади.

Чем всё быстрее и быстрее я стремился сбежать со склона вниз, где я думал обстрела вовсе не будет, тем казалось мне, что взрывы становились всё глуше и во много раз сильней. Земля под ногами металась, уходила в стороны и прыгала и билась. Она то опускалась куда-то вниз, то резко вскидывалась и рывком поднималась вверх под ногами. Я себя чувствовал, как бегущий по волнам.

Когда я выскочил из окопа, меня заволокло огнем и дымом взрывов. Командир полка выглянул из окопа и посмотрел в ту сторону, куда я побежал.

– Всё! Убило капитана! – воскликнул он. Другие тоже приподнялись и посмотрели в ту сторону на дорогу.

– Зря разведчика погубили! – приседая, сказал он вслух.

Эти слова передал мне потом его замполит, вручая орден Красной Звезды, как награду.

Я продолжал бежать по дороге, приближаясь к бровке кустов. Здесь внизу по моим расчетам на берегу Царевича у брода должна была окопаться первая стрелковая рота.

Я уже был метрах в пяти от кустов, и в этот момент меня обдало и лизнуло в лицо пламенем взрыва. Звука разрыва и удара я не почувствовал и не слышал. Ударная волна подхватила меня, приподняла, пронесла над землей и бросила грудью на что-то мягкое, вроде бруствера свежего солдатского окопа. Перед моими глазами заколебался небольшой солдатский окоп. В нем торчала спина и железная зеленая каска.

– Подвинься! – успел крикнуть я и потерял сознание.

Сколько времени я пролежал на рыхлом бруствере солдатского окопа, я не знаю. Солдат решил, что меня убило. Он отполз от меня, от мертвого, в другой угол окопа. Видно боялся покойников и мертвых.

Вокруг окопа метались взрывы тяжелых фугасных снарядов.

– Чем они бьют по пехоте? – сказал я сам себе, когда открыл глаза.

Я приподнял голову и попытался вспомнить, где я собственно нахожусь? Левая рука, как плеть, свисала вниз в солдатский окоп. Я лежал без пилотки, запрокинув голову на бок. На лице и на шее было что-то густое, липкое и влажное.

– Ты что, изверг не видишь? Помоги человеку! – прохрипел я и сплюнул сгустком крови ему на плечо. Солдат привстал на корточки, поднял голову, посмотрел себе на плечо, увидел сгусток крови и заморгал глазами. Я подумал, что он сейчас заплачет.

– Ты что? Мертвый? Или в штаны наложил? Может, ты задумался? Мать твою в душу! Чего сидишь? Помоги! Затащи меня в окоп!

Солдат виновато улыбнулся, встал на ноги и помог мне свалиться в окоп.

– Ты чего здесь делаешь?

Солдат сдвинул каску рукой на голове. Подвинул её на затылок и внимательно посмотрел мне в лицо. Я смотрел на него, а он рассматривал мои капитанские погоны и кровь на сдавленных губах.

– Вы ранены, товарищ гвардии капитан! У вас вся нижняя челюсть и шея в крови!

– Достань у меня из кармана индивидуальный пакет, оботри кровь и сделай перевязку! Откуда у меня кровь? Боли нет никакой!

Солдат проворно достал у меня из нагрудного кармана перевязочный пакет, зубами сорвал упаковку, отстегнул от ремня флягу с водой, намочил марлю, обмыл мне лицо. Была рассечена немного бровь. Другой раны на лице не было никакой. Свежая кровь сочилась между губ и тонкой струйкой сбегала из носа.

– У вас, как в драке. Всё лицо разбито. А раны нет никакой!

Он смочил водой перевязочную салфетку и приложил мне на переносицу.

– Держите ее рукой! Кровь скоро пройдет!

Действительно. Мокрая прохладная салфетка сделала свое дело. Во рту соленый привкус. А из носа перестало лить.

Я сплюнул сгустком крови. Солдат протянул мне свою фляжку с водой. Я сделал несколько глотков. Во рту тоже, кажется, все очистилось. Фляжка была немецкая, обшитая толстым сукном. Пленные говорили, что такие фляжки летом выдают солдатам в Африканском корпусе, чтобы в них не перегревалась вода. Если увлажнить чехол, то вода внутри будет и в жару прохладная. Говорят всякое. Может, это тоже брехня?