Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

— Может, сих шпионов арестовать? — Спросил кто-то.

— Нет. Лучше использовать. К тому же, почти невозможно разделить: кто шпион, кто просто болтун, а кто и вовсе не при чем. А сажать под караул всех подряд значило бы вызвать враждебность в княжествах. Больше пользы, если употребить чужих лазутчиков для сеяния паники в стане врага. Чтобы турки сим донесениям поверили, их надо подтвердить движением войск.

— Пехоте нужен отдых! — Апраксин проникся вдруг неожиданною заботой о солдатах.

— Знаю, генерал. А полкам, бывшим при Яломице на правом фланге — еще и пополнение, без этого от них толку не будет. Дам вам и время, и людей, только отдых сей не затягивайте. Подготовку к походу приказываю вести действительную; за ней воспоследуют демонстративные действия в направлении Варны согласно твоему, Василий Яковлевич, плану. Но прежде присоедини к драгунскому корпусу казаков и калмыков, да прогони с Бабадага буджацких татар. Лучше бы, конечно, с ними добром поладить. Силу показать, потом договориться. Коли выйдет направить во Фракию — считай, горсть муравьев султану за пазуху всыпал! Грабить они и там не перестанут. Делать надо все, чтоб осман обеспокоить, и ничего — для умиротворения.

— А Малая Валахия и Сербия?

— Вот здесь наших валахов и пустим в работу. Пожалуй, даже немножко денег дам на распыл. Хочу, чтобы султану каждый день докладывали: Шайтан-паша возбуждает христиан к бунту, не сегодня-завтра вся Румелия поднимется… Надо посеять страх в Диване.

— Ну, а вдруг кто примет за чистую монету и впрямь забунтует?

— Нам переселенцы пригодятся: нижний Днепр после чумы обезлюдел. Хоть весь народ здешний приму. Но в большой бунт не верю. И сербы под Белградом, и греки в Морее — готовы лучше жить под султанскою властью, нежели под австрийской или венецианской. У турок порядка в государстве мало. Подати собирать по-европейски не умеют. Наедут — ограбят, нет — живи, да не попадайся! В благоустроенных государствах иначе. Каждого оберут до нитки, нигде не спрячешься! А мужику — что? Ему вольность, из диких нравов проистекающая, дороже европейской цивилизации!

После череды тяжких конфузий, понесенных от русских и от персиян, Порте Оттоманской грозила всеконечная гибель. Сия держава уподобилась могучему вепрю, коего злые волки повалили наземь и жрут заживо сразу с двух сторон. Со своей, волчьей, стороны скажу без всякого стесненья: это было восхитительно вкусно! Жаль, до сердца чудища не удалось добраться.

Армии, годной противустать неприятелю в поле, у турок не осталось совсем. Единственной своею надеждой они обязаны были непорядочному строению государства: каждый глава провинции отчасти уподоблялся владетельному князю и держал собственные войска, с которыми ходил на войну по велению султана. Или не ходил — всякое бывало. Вот эти местные отряды, наряду со всяческими иррегулярами, и уцелели при яломицком разгроме. Выйти на прямую баталию с нами они не могли, однако оборонять города и сдерживать наше продвижение, нападая на тылы и обозы, оставались вполне способны. В Малой Валахии ополчение видинского паши остановило продвижение драгун Нелидова. С левого фланга угрожали буджацкие татары, избравшие пристанищем степь между низовьями Дуная и Черным морем. При всей нестойкости их жалкого войска, оставлять сию орду у себя за спиною было бы весьма опрометчиво: Петр Великий на Пруте отчасти за то и поплатился, что недооценил способность крымского хана вредить коммуникациям русских.

По всей Румелии кипела лихорадочная работа. Магометане, составляющие в основном население здешних городов, с великой поспешностью укрепляли обветшавшие стены, готовясь к приходу Шайтан-паши. Деревня, почти поголовно православная, напротив, оставалась пассивна. Предсказанного покойным Вешняковым всеобщего бунта не было ни малейших признаков.

Справедливости ради, следует сказать, что бунт, и весьма обширный, в оттоманских владениях все же возгорелся. Но не христианский, и не в Румелии. Воины, составлявшие побитую Надир-шахом армию Еген-паши, разбрелись по восточной Анатолии и прилегающим к ней провинциям. Снова идти в бой против непобедимого завоевателя им совершенно не хотелось, нести наказание за дезертирство — еще менее того. Многочисленные их шайки, под командою собственных атаманов, принялись грабить и облагать произвольными поборами жителей. Привести к порядку бывших служителей султана оказалось просто некому: румелийские войска после Яломицкой баталии пришли в столь же печальное положение, что и азиатские их собратья. Не имея возможности действовать силой, султан Махмуд выпустил из тюрьмы Али-пашу Хекимоглу, дал ему денег и послал на восток — усмирять вооруженные шайки хитростью. Лекарев сын принялся за работу: уговаривая, подкупая, льстя, запугивая, стравливая предводителей между собою, он одних бунтовщиков возвращал на службу, других же принуждал разойтись. Только дело это было долгое. Опасаясь за сохранность своего трона, падишах выгнал взашей целую кучу приближенных, достигших высот благодаря угодничеству и ныне приведших государство на край пропасти. Вместо них назначил хотя бы и лично неприятных, но толковых. Великим визирем стал бывший кипрский губернатор Сеид-Абдулла-паша по прозвищу Бойнуэгри, сиречь «Кривая шея». Шея у него и впрямь оказалась кривовата: похоже, сей государственный муж с детства привык, как случается, телесный недостаток искупать усилиями ума. Реис-уль-кюттабом (чин, примерно отвечающий нашему канцлеру) сделался управитель Египта Мехмет-Рагип-паша; помощника ему выбирали, видимо, по признаку знакомства со мною, ибо в этой должности оказался старый ренегат Ахмет-паша Бонневаль. На него-то и возложили спасение державы от русских.

Переговоры были предложены немедля. Собственно, в то самое время, когда в Силистрии проходил военный совет, по горной дороге уже мчался чауш с депешами. Пару дней спустя, личное послание Бонневаля очутилось у меня в руках и вызвало искреннюю, слегка кривоватую, усмешку. Поистине, французы сверх всякой меры одарены Всевышним самоуверенностью! Этот чудак полагает, что ради удовольствия говорить с ним вражеский главноначальствующий генерал немедля остановит военные действия, бросит армию и поедет черт знает куда! Со всею возможной любезностью ответствовал, что уже имел честь и удовольствие быть его гостем, и теперь надеюсь оказать дорогому другу Клоду ничуть не худший прием, чем тот, коим я наслаждался пять лет назад в Константинополе. Ни малейшего напоминания о том, что «гость» на самом деле был пленником, едва избежавшим выдачи на казнь… Впрочем, это не стоит обращать в предосуждение нынешнему партнеру по переговорам. Какого дьявола?! Мне же сия история не мешает служить государыне рука об руку с Румянцевым-старшим. А именно он и должен был доставить мнимого оскорбителя величества из турецкого плена, да прямо на русский эшафот… Не вышло. Что примечательно, за все дальнейшее время Александр Иванович ни разу не набрался наглости спросить, каким образом я сего избежал. Оба блюдем «фигуру умолчания», как именуют подобные кунштюки дипломаты.