Виктор Сиголаев - Шестое чувство [litres]

Догнать нереально.

А Аниськин… наконец-таки развернул голову в сторону дивана. Куда и планировал ранее. Вот только там уже никого не оказалось. Как на грех.

И кто тут из нас тупой?

Он внимательно рассмотрел диван, потом снова повернулся ко мне. Медленно. Заржавел, что ли, железный дровосек?

Постояли молча, моргая от пыли.

Затем он вздохнул с надрывом и произнес глубокомысленно, медленно выговаривая каждое слово. Прозвучало неожиданно, хоть в данной ситуации и некоторым образом комплиментарно для меня:

– Ну, студент, у тебя и реакция!

Да уж. Сам в шоке.

Впрочем, и на том спасибо.

Аниськин сам вызвался проводить меня до техникума и… почти всю дорогу молчал. Составил, что называется, компанию.

Переживал, надо думать.

Не таким уже и железным оказался наш сказочный дровосек – остались у него еще где-то глубоко внутри человеческие нервные окончания. Он шагал слева на полкорпуса позади меня и болезненно размышлял, до предела погруженный в свои невеселые мысли: иногда делал непроизвольные жесты, будто возражая внутреннему собеседнику, пожимал плечами, закатывал глаза и чесал в затылке. И это только те телодвижения, что я смог засечь, оборачиваясь время от времени и искоса посматривая в его сторону.

Ну и выразительная жестикуляция у человека!

Обратный путь мы совершали уже по «человеческому» маршруту. Без аутентичных заворотов: дошли до самой макушки холма, где находится знаменитый продмаг в малюсеньком домике на высоком цоколе, тот, что на перекрестке двух спусков, и от него направо вниз – прямиком по Генерала Петрова аж до Комсомольского парка. Так и быстрее, и оживленнее, больше прохожих. Да и асфальта больше на маршруте.

Серая небесная хмарь неожиданно стала стремительно рассасываться, и на землю со всего размаху брызнуло солнце!

Так оно и правда существует?

Солнечный свет оказался горячим и ослепительно ярким. С непривычки, думаю. Мне вдруг пришло в голову, что всего лишь месяц назад я еще вовсю купался на Хрусталке, несмотря на октябрь: прыгал с друзьями с бетонки, «глушил шляпы» и ловил вертких девчонок, дабы скинуть негодниц в воду.

И это при том, что своя дома сидела. Тошка-Виктошка.

Несмотря на мои уговоры, она все же бросила техникум и вернулась доучиваться в школу: в свой родной 9 «А». Понять ее можно – тревожные события трехлетней давности не прошли для нее даром. Зато сейчас она уже на первом курсе приборостроительного института. Такой вот обгон на вираже: в технаре же учиться четыре года, а школу до аттестата можно закончить за два. Еще неизвестно, кто из нас выиграл больше. Точнее… понятно, что она.

А еще мы… не очень друг с другом ладим.

Но это уже совсем другая история…

– Присядем? – прервал обет молчания Аниськин.

До парка дошли? Я просто в размышлениях о подруге несколько отвлекся от действительности. Что ж не присесть? На солнышке-то…

– Давай.

Уселись на широкую лавку у фонтана с ангелочками. Аниськин как-то нервно закурил, глубоко затянулся и замер. Потом долго выпускал тонкую струю дыма, внимательно рассматривая тлеющий кончик «беломорины».

– Послушай, студент… э-э, как тебя… Витек. А ты ведь мне только что жизнь спас. Понимаешь?

– Пользуйся на здоровье, – отмахнулся я легкомысленно, – э-э… Игорек.

– Подожди! – поерзал он на деревянных рейках. – Я серьезно. Видишь ли, такие полеты, что исполнял там Кролик… они… я знаю, чем они обычно заканчиваются. Повидал на своем веку. А ты… из безнадежного положения… табуретом… как это вообще? Как это у тебя так получилось? Да ты бумажку брошенную прямо в руки до этого поймать не смог… Как?

– Вот так. Озарение накатило. Вдохновение.

– Да уж…

Не объяснять же ему, что я умею… выпадать в осадок время от времени? При виде ножа. Или по другой какой причине – еще не разобрался. Да какая ему, на фиг, разница? Расскажешь – жди санитаров из дурки. Аниськин – он дядя конкретный, без фантазии. Во всяком случае, как мне кажется.

И вообще… с этими разговорами.

У меня же технарь!

Понятное дело, на пару «Допусков…», где буйствовал Штопор, я безнадежно не попадаю. За это будем завтра ответ держать. На его же «Автоматах с микропроцессорами». Расскажу ему какую-нибудь фишку из «Майкрософта» – ребята через год в ноябре операционку будут запускать с графическим интерфейсом, а компьютерный фанат Штопор об этом ни в зуб ногой. Это же начинается… эра Виндоуз! Есть, короче, тема для отвлеченной беседы. Споемся…

Следующая пара – политэкономия. На нее могу еще успеть. Наука, конечно, не такая серьезная, как спецура, но… лучше не прогуливать: в январе экзамен. А посему… есть смысл сворачивать наши душеспасительные беседы.

– Пойдем? – Я наклонился типа встаю. – Там у меня в технаре… Саша Егорочкин. Тоже… наркоман местный. Якобы…

– Подожди.

Я с досадой откинулся на спинку лавки.

– Жду.

– Этот Кролик…

– А какая, кстати, у него фамилия? – нетерпеливо перебил я Аниськина. – Зайцев? Зайченко? Или… Кроликов? Что совсем уже…

– Подплете́нный.

– Не понял, – потряс я головой. – Кто подплетенный? И чем?

– Фамилия у него такая: Подплетенный. Польская. Геннадий Матвеевич Подплетенный.

– А-а… при чем тут Кролик?

– Ни при чем. Так вот… этот Кролик… он ведь не просто так на меня прыгнул. Он, как мы зашли, скорей всего, при сознании был. Все время, что мы там возились. Притворялся, значит. А как достал я у него бумажку с трафаретом да тебе стал показывать – тогда и прыгнул, зайчина позорная. И бил ведь, гад… на поражение! Если бы не… озарение твое.

Я вздохнул.

Политэкономия! Хочу к тебе. Как там поживает без меня структура себестоимости? Не забыт ли опрометчиво коэффициент амортизации основных фондов при начислении стартовой цены товара?

– А что это за «Кооператив трафаретчиков»? – все же решил я поддержать разговор. – «КаТэ»? Откуда ты про него узнал?

Аниськин помрачнел.

Отвернулся даже, всем видом показывая, что не очень-то и желает поддерживать дальше эту неприятную беседу. Ну вот и славненько…

– От дочери.

Я, готовый было резво спрыгнуть со скамейки, с трудом остался в сидячем положении.

– Чего-чего? От дочери? Так ведь она у тебя…

Я получил в ответ такой горький взгляд, что сразу же заткнулся.

Ну да. Кто сказал, что его дочь безмолвствовала до самой смерти? Наверняка раньше обмолвилась…

– У нее этот вензель, ну… трафарет с буквами… вот здесь появился, на водолазке, – он машинально похлопал себя около левой ключицы. – Маленький совсем рисунок, сантиметров пять. Незаметный. Голубой гуашью по синей ткани. Если не присматриваться, даже не видно. А жена заметила. Лиза. Она деликатная очень… была. Тихая. Попросила меня с дочерью поговорить. Ну типа зачем вещи портить и все такое прочее. А Машка… она тогда смеяться начала. «Угадай, – говорит, – что означает!» Я ей: «Крымское телевидение», «Красный текстиль», «Камерное трио»… ерунду всякую, а она еще больше смеется. Устроили, получается, викторину. И как бы между весельем дочка и оговорилась: «А почему не «Кооператив трафаретчиков»? Чем он хуже «Клуба таксистов»?» и снова хохотать… Так я ее и не отругал тогда, как… Лиза просила.