Игорь Валериев - Война [litres]

Поезд из Москвы прибыл в Харбин по расписанию, здесь его переформировали. Часть вагонов пошла на Владивосток, а часть с дополнительными тремя харбинскими тронулась в путь в Порт-Артур. В нашем вагоне первого класса кроме нас следовало еще несколько офицеров всех родов войск, от только что выпущенного из училища подпоручика до седого полковника. Были и гражданские, но их было всего три человека.

Местные вагоны по старой памяти о Боксерском восстании были оббиты для защиты листовым железом. Для охраны на каждый поезд выделялось по отделению бойцов из охраны КВЖД, которая вошла в Особый Заамурский пограничный округ.

Служба у этих ребят была не сладкой. Половина пограничников на станциях в резерве, другая поочередно на пути и в поездах. С начала боевых действий и дня не проходит, чтобы не было нападения на КВЖД. И хунхузы шалят, и японские диверсанты под видом хунхузов.

Хорошо, что в свое время в наиболее важных и опасных местах железнодорожных путей построили так называемые «путевые казармы». Они, словно средневековые замки в миниатюре, окруженные высокой каменной стеной, с круглыми бастионами и рядом косых бойниц, с наглухо закрытыми воротами, как точки безопасности, были рассыпаны по КВЖД и ЮМЖД. Помимо них вдоль пути настроили множество постов, представляющих собой землянку на четыре-шесть человек, окруженную окопом.

На вторые сутки пути, когда совсем ничего оставалось до города Ляолян, меня из полудремы вырвал глухой взрыв, а потом поезд резко затормозил, так что со столиков посыпалась посуда. Тут же скороговоркой зачастили винтовочные выстрелы, изредка хлопал револьвер.

– Что случилось? – спросил меня проснувшийся от послеобеденного сна Вогак.

Не знаю, Константин Ипполитович. Вернее всего, нападение на поезд. Только вот кто напал, пока неизвестно, – пока отвечал генералу, успел достать из кобуры браунинг, сунул в карман запасной магазин и передернул затвор.

С прошлого года Browning model 1900 офицерам Русской императорской армии и флота разрешалось приобретать за свой счет и иметь при себе вне строя вместо казенного револьвера. Браунинг имел перед наганом огромное и решающее преимущество в быстроте перезарядки, не говоря уже о габаритах и массе, а также о величине усилия спуска, что напрямую влияло на точность стрельбы. У нас же в центре этот пистолет стал штатным.

Вогак, быстро поднявшись с дивана, натянул сапоги, после чего достал из дорожного чемодана люгер и передернул затвор.

– Подарок германского военного атташе. Он знает о моей любви к новинкам вооружения, – пояснил Константин Ипполитович, увидев мой удивленный взгляд.

В это время в наш вагон через входную дверь ввалился унтер Дежнев, а за ним двое стрелков.

– Ваше превосходительство, – обратился он к Вогаку как к старшему по званию, – хунхузы мост вместе с поездом хотели взорвать, но охрана помешала. Троих пристрелили, а двоих поймали. Смотреть на пленных будете? Там все равно пути ремонтируют.

– Думаю, это будет интересно. Вы же говорите по-китайски, Тимофей Васильевич?

– Признаться, забывать без практики начал, но для первичного допроса словарного запаса хватит, ваше превосходительство, – ответил я генералу, рядом с которым уже стояло несколько офицеров – попутчиков по вагону.

Приведя форму в надлежащий вид, вслед за генералом выбрались из вагона и направились к мосту, где собралась приличная толпа народу. Увидев генеральские погоны, народ расступался, давая Вогаку дорогу, и вскоре он стоял перед двумя маньчжурами или ханьцами в традиционной одежде, соломенных шляпах и косами. За руки их держало по паре пограничников.

Один из офицеров, подошедший раньше, задавал вопросы на английском языке, но китайцы с презрительной миной на лице высокомерно молчали. И вот это меня несколько смутило. И, видимо, не только меня. Подошедший Вогак резким движением сорвал шляпу с головы китайца, который вместе с головным убором лишился и косы.

– Как я и думал. Это японец, господа…

Больше генерал ничего произнести не успел, так как японский диверсант резко отшатнулся назад, выводя из равновесия державших его бойцов, и, подпрыгнув, ударил двумя ногами Вогака в грудь.

Державшие японца стражники, потеряв равновесие, упали вместе с диверсантом на землю. Тот, воспользовавшись этим и освободив, как оказалось, несвязанные руки из захватов, нанес резкие рубящие удары ребром ладони с правой и левой руки, попав одному из пограничников по горлу, а второму по носу. После чего, перекувыркнувшись назад, вскочил на ноги.

Второй задержанный, воспользовавшись возникшей суматохой, резко ударил пяткой по стопе державшего его справа стражника, а затем, вырвав правую руку, ударил «тигриной лапой» в лицо державшего его стражника слева. Резкий разворот, и правый охранник получает удар ладонью в висок, а растопыренные пальцы при рывке рукой назад, как когти, разрывают лицо пограничника. Еще мгновение, и оба диверсанта, растолкав ударами еще парочку человек, устремились вниз по насыпи, стремясь добраться до реки.

Я даже не успел сообразить, а браунинг уже лег в правую ладонь, левая подхватила ее снизу, одна двойка, перевод ствола – вторая двойка. Побег диверсантов на этом закончился. Один лежал, схватившись за пробитое правое колено, а вот поза второго мне не понравилась, судя по всему, попал я куда основательней, чем целился.

Сунув пистолет в кобуру, я бросился к генералу, который, упав после удара на землю, не шевелился. Опустившись на колени, я приложил указательный и средний палец к сонной артерии Вогака. Пульс прощупывался и был ровным и наполненным, и это радовало. Ребятки-то попались ловкие, даже не понятно, как их умудрились пограничники живыми взять. Надо будет потом выяснить.

В этот момент генерал открыл глаза, резко вздохнул и тут же застонал, прижав правую ладонь к груди в районе сердца.

«Лишь бы ребра не были сломаны и легкое не проткнули», – подумал я, глядя на рот Константина Ипполитовича, боясь, что из него может потечь кровь, образовывая пузыри.

Слава богу, все обошлось. Следовавший в Порт-Артур в соседнем вагоне доктор диагностировал у генерала сильный ушиб трех ребер, с предполагаемой трещиной у одного. Он же наложил тугую повязку, предложил Константину Ипполитовичу морфия для снятия боли, но тот стойко отказался. Поэтому для лечения пошел шустовский коньяк, три бутылки которого я прихватил для кап-два Панферова, на чьем корабле мы пойдем в Тяньцзинь. Кроме того, я ему был морально должен за обед в ресторане.

За всей возней с генералом так и не успел до нашего отправления поинтересоваться, каким образом погранцы взяли живьем тех двух японских диверсантов. Хотя в Особый Заамурский пограничный округ для охраны железной дороги набирали в основном солдат с боевым опытом, прошедших огонь, воду и медные трубы. Не узнал, да и бог с ним. Все равно этих японцев или только одного из них, если второй не выжил, в ближайшие дни ждет военно-полевой суд и расстрел по статье «Террористический акт».