Андрей Савинков - Николай I. Освободитель

— Без разницы, — я отложил книгу и повернулся к доске. Мы сидели в библиотеке моей матери Марии Федоровны, куда знаменитый полководец заглянул по каким-то своим делам, и я не смог отказать себе в удовольствии пообщаться с такой значительной с исторической точки зрения фигурой. — Вы сейчас в Италию?

— Откуда вы знаете, ваше высочество? — Удивленно приподнял бровь полководец, улыбка мгновенно сползла с его лица.

«Угадал», — мысленно ответил я Суворову, одновременно пытаясь вспомнить все что я помню про Итальянский поход. Получалось, откровенно говоря, не много, а полезного еще меньше. В слух же ответил другое ставя пешку на Д4.

— Не сложно догадаться, — максимально беспечно пожал плечами, как будто любой двухлетний ребенок способен произвести геополитический анализ сложившейся на европейской арене ситуации. — Наполеон застрял в Африке, а значит австрияки будут пытаться вернуть себе потерянные в последние годы территории. Учитывая то, что французы уже практически превратились для них в настоящую фобию, те обязательно будут пытаться привлечь Россию и судя по вашему появлению тут, отец все же сумел найти достойного полководца для командования совместными силами. Ну а Италия — это совсем просто. Именно эти территории стали самой большой потерей австрияков, именно их они будут пытаться отобрать в первую очередь.

— Фобия? — Переспросил Александр Васильевич, выводя коня.

— Страх, — перевел я с латыни… Или с греческого, хоть убей не помню чей это термин. — «Фобос и Деймос точно! А планеты у нас вроде Римскими именами называют, значит, наверное, с латыни».

— А вы невысокого мнения о наших союзниках, — заметил фельдмаршал, забирая мою пешку.

— Мне казалось, что вы тоже, — пожал плечами я, выводя ферзя на королевский фланг. Пешку я отдал не просто так, а за инициативу и теперь мои тяжелые фигуры было не остановить. Впрочем, задумавшийся о чем-то своем Суворов, видимо, этого еще не понял. — Да собственно прошлая итальянская кампания отлично показала уровень венских генералов.

— Что еще вы можете сказать по этому поводу, ваше высочество? — То ли с заинтересованностью то ли с сарказмом спросил полководец. — Если вы так легко предсказываете события, то может и мне что-нибудь посоветуете?

— Это можно, шах! — Пока фельдмаршал думал, как ему убежать королем из-под атаки, я начал перечислять то, что вспомнил об Итальянском походе. — Французские маршалы вам, Александр Васильевич в подметки не годятся. Если будете, как всегда, действовать решительно, разобьете их без проблем. Бояться надо предательства.

— Предательства? — Собеседник заинтересованно приподнял бровь.

— Австрияки, — пожал плечами. — Снабжение будет с самого начала отвратительное, заранее это учитывайте. И потом, как только вы очистите северную Италию от французских войск, всякая помощь с их стороны прекратится совершенно. Еще ниже, чем австрийских генералов я оцениваю только императора Франца.

— Нельзя так говорить об императоре, ваше высочество, — покачал головой фельдмаршал. В принципе, в этом он был прав, сейчас так было не принято, однако мой статус маленького ребенка позволял мне и не такое.

Вообще о том, кто правит сейчас Австрийской империей — сейчас она вроде бы еще Священная Римская, но это не точно — я узнал уже тут. Из всех их императоров изначально я помнил только Марию-Терезию и Франца Иосифа, а остальные из памяти стерлись. С другой стороны, зная бесконечную череду их поражений и на военном, и на дипломатическом поприще оценивать Венское правительство иначе было бы просто глупо.

— И тем не мене, Александр Васильевич, — я посмотрел в глаза самому великому российском полководцу всех времен. — Рассчитывайте, что в конце кампании, вам придется отступать на север и союзники вам не помогут. Они вполне могут занять не то, что нейтральную, даже враждебную позицию. Ничего личного — мавр сделал свое дело, мавр может идти. Возможно, придется совершать переход через Альпы и лучше бы заранее подготовить запасы продовольствия и теплых вещей. Кстати, вам мат.

Ответить Суворов не успел. В библиотеку отбивая четкий ритм по лакированному паркетному полу вошел посыльный и пригласил фельдмаршала к императору. Полководец поднялся и кивнув направился на выход.

— Александр Васильевич! — Окликнул я его уже в дверях. Тот повернулся и вопросительно посмотрел на меня. — Я назову в вашу честь город. Вы бы хотели, чтобы это был какой-то из уже существующих или заложить новый?

Суворов удивленно взметнул брови вверх, постоял молча несколько секунд, потом усмехнулся и не ответив вышел из библиотеки.

Жизнь наша текла меж тем своим чередом. Зимой девяносто восьмого года у родителей родился еще один сын, названный Михаилом. В упор не помню, был ли в той истории у Николая младший брат, поскольку в памяти остались только трое старших сыновей Павла. Вообще частые роды и такие же частые смерти новорожденных, а зачастую и их матерей были для этого времени нормой. Так, например, уже живя в этом времени я узнал, что оказывается у «отца» была первая жена умершая при родах вместе с младенцем. Все это навевало на меня обоснованное недоверие к местным эскулапам, регулярно посещавших детей — сначала меня и Анну, а потом и Михаила вместе с нами — и контролирующих наше здоровье. Разных врачей, то и дело отмечавшихся на поприще надзора за здоровьем императорских отпрысков, было добрых полдесятка и объединяло их две вещи — все они были иностранцами и все они весьма пренебрежительно относились к антисептике. Впрочем, последнее было скорее правилом для восемнадцатого века, чем исключением, тем более что самого термина еще вроде как не существовало. Его в середине века должен был изобрести Пирогов. А может и не Пирогов, с историей медицины у меня все было весьма посредственно, а интернета чтобы посмотреть под рукой не нашлось.

С большим трудом через несколько истерик — к этому времени я уже сносно говорил и мог отстоять свою позицию — я добился того, чтобы эти, с позволения сказать врачи, перед осмотрами хотя бы мыли руки и протирали их спиртом.

То, что мое поведение существенно отличалось от поведения других детей было очевидно для всех окружающих. Вместо игр с другими однолетками, я по понятным причинам предпочитал проводить время за книгами и своим блокнотом для записей. Конечно, писать меня никто не учил, но слава богу за два года отсутствия практики этот навык я потерял не полностью. Единственное что меня вгоняло в ступор это использование перьев для письма. Мне, человеку из двадцать первого века это казалось дикостью, тем более что детские пальцы еще не обладали должной ловкость и постоянно ставили на бумаге неаккуратные кляксы. Промучившись некоторое время я перешел на использование карандашей, которые, впрочем, тоже не отличались слишком высоким качеством и постоянно ломались. Благо тут мне на руку играл высокий от рождения статус, и кому починить карандаш, находилось всегда.