Алексей Вязовский - Тринадцатый апостол. Том I [СИ]

— Иоанн это пророк Илия! — бычится глава апостолов — Он пророчествовал о приходе Миссии и сам крестил его в водах Иордана!

— Я лично разговаривал с Хаматвилом — спокойно возражает ему первосвященник — И он в присутствии многих своих учеников ясно сказал, что не Илия.

— Вы нарочно так говорите, чтобы потом отрицать, что Иешуа — Мессия!

Петр злится все больше и больше, в раздражении вскакивает с кресла и вот-вот уже перестанет выбирать выражения. К спору присоединяются все новые и новые лица, обстановка накаляется. А что ковчег? Ковчег, увы молчит. Кажется, пора вмешаться мне, пока здесь до рукопашной дело не дошло.

— Остановитесь! — я выхожу в центр зала и поднимаю руки, призывая всех замолчать — и оглянитесь на Ковчег.

Все дружно поворачивают головы в сторону святыни и недоуменно замирают

— Как вы думаете: почему ковчег молчит? — выдерживаю я паузу и констатирую — Потому что обе стороны правы.

— Но, Примас…! — возмущается Петр — как ты можешь такое говорить?!

— Петр, прежде, чем спорить, выслушай меня до конца. Иоанн бен Зехарья действительно не считал себя пророком Илией. Потому что был скромным, честным и требовательным к себе человеком, принявшим мученическую смерть за свою веру. Какое мы теперь имеем право, идти против воли этого святого мученика и называть его так, как хочется нам? Но это, конечно же не отменяет того факта, что мы все твердо уверены — Иоанн бен Зехарья самый настоящий святой пророк, потому что пророчествовал о приходе Мессии и указал потом на него. Надеюсь, в этом никто не сомневается?

Члены Синедриона переглядываются и неуверенно кивают, не понимая, куда я веду. Петр недовольно поджимает губы, но молчит, больше не рвется спорить.

— Но имя, которое Иоанну дали в народе — Хаматвил — тоже не отражает всей сути его учения. Обряд ритуального очищения водой — «твилу» — может провести каждый раввин. В любом иудейском Храме, и даже в любом зажиточном иудейском доме есть бассейны для ритуального очищения — «миквы». Но не каждый раввин пророчествует о приходе Миссии и не каждый узнает его. Мало того, Иоанн соединял твилу с исповедью, добавив к ритуалу очищения телесного, еще и очищение духовное — от грехов. Вот в этом основное отличие его «крещения покаяния» от обычной «твилы».

— Что же ты предлагаешь, Марк? — недоумевает наси Гамлиэль

— Думаю, что в нашем Повествовании о Мессии должен быть еще рассказ о Иоанне: его деяниях и причинах, по которым пророка не следует называть Илией или Хаматвилом. Будет гораздо правильнее уважительно называть его Иоанном Предтечей.

Компромиссное решение устраивает всех, в коллективе снова воцаряется мир, и работа продолжается. Только надолго ли? Это непроходящее желание Петра сцепиться с Синедрионом, напрягает меня, если честно. Сложный он все же человек, тяжелый…

После того, как очередное заседание Синедриона заканчивается, Петр сам подходит ко мне. С претензиями…

— Зачем ты им уступил, Марк?! Они бы признали Иоанна пророком Илией, если бы ты нажал на них сильнее!

— И что дальше? По каждому такому случаю выкручивать им руки, давя своим авторитетом Примаса и Юлия? Это не выход, Шимон! Нам необходимо добиться канонизации Иоанна, как первого святого великомученика нашей новой веры, а ты мне предлагаешь начать диалог с Синедрионом с конфликта.

— Ты не иудей, поэтому ничего не понимаешь в наших Законах!

Ну, вот мы и дошли до главного моего греха — я не иудей. Матфей возмущенно дергает Петра за рукав, пытаясь остановить его, но тот лишь отмахивается. Похоже, обижен на меня за то, что я безоговорочно не встал в этом споре на его сторону. Что ж, видно пора остудить чью-то горячую голову

— Да Петр, я не иудей — спокойно соглашаюсь с ним, но внутри уже тихо закипаю — и даже не вхожу в число ближайших учеников Мессии. Скажу тебе больше: я даже не считаю себя достойным войти в число этих двенадцати избранных, и уж точно не собираюсь оспаривать твое главенство над ними. Но почему тогда за прошедшие три дня я сделал больше, чем ты?

Упрямец пренебрежительно фыркает и похоже готов обвинить меня в следующих «грехах», но тут уже я, разозлившись хорошенько, наношу запрещенный удар, заставляя замолчать гордеца

— Разве Я отрекся от Учителя прежде, чем петух прокричал трижды? И разве Я трусливо прятался, когда он умирал на кресте?

Петр несколько секунд хватает ртом воздух, словно я его ударил под дых. А потом он горестно опускает плечи и закрывает глаза, вмиг постарев на десяток лет. В этот момент вдруг чувствую себя последней сволочью — будто я ударил со всей дури беззащитного калеку.

— Прости меня! — бросаюсь к нему и крепко обнимаю за опущенные плечи — Прости, Шимон. Я поддался гневу, но не имел права говорить тебе такие вещи!

— Нет, Марк… ты во всем прав. Я и сам не могу себя простить. Иосиф не убоялся, а я струсил. И другим не дал пойти туда.

Он поднимает на меня глаза, и я вижу в них такую боль, что готов сам вырвать свой злой язык.

— Это ты прости меня, Марк, за то, что я накинулся на тебя. Я ненавижу фарисеев за то, что они обрекли Учителя на казнь, ненавижу! И, наверное, никогда не прощу ни их, ни себя.

— Учитель завещал прощать! — тут я решаюсь процитировать одну из заповедей — «А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».

Апостолы дружно кивают.

— Ты больше меня достоин стать главой нашей общины — тяжело вздыхает Петр — Оставайся с нами, и я без споров уступлю тебе свое место, обещаю.

— Нет, Шимон, я ничего не сделал, чтобы удостоиться такой чести. Искушение остаться здесь, с вами, очень велико, но нет. Мой путь лежит в Кесарию, а потом в Рим — таково мое служение, и таков мой долг. Но у меня к тебе будет большая личная просьба.

Петр удивленно смотрит на меня, а я продолжаю:

— Приходите все вечером во дворец. Легионеры, уверовавшие в Христа, хотят узнать о его земной жизни и принять крещение. Пусть бассейн во дворце — это не совсем иудейская «миква», зато вода в нем чистейшая и проточная — чем тебе не Иордан?

— Что же ты сам их не крестил? — тихо улыбается Петр

— А кто я такой, чтобы взять на себя такую ответственность? — пожимаю плечами — Я даже не ученик Мессии и не вхожу в число первых призванных им.

Петр дает обещание прийти, и мы прощаемся до вечера. У меня еще есть несколько дел в городе, и первое из них — встретиться с архитектором, нанятым Иосифом. Все золото мы вчера благополучно вывезли из оврага, а пустые сундуки сожгли, уничтожив все следы. Моя часть золота превращена в шесть векселей, выданных разными торговыми домами, а деньги, предназначенные для строительства двух храмов, перекочевали в личные закрома Иосифа и Никодима. Так будет надежнее — я им обоим всецело доверяю и знаю, что они ни аса не положат в свой карман.