Алексей Вязовский - Тринадцатый апостол. Том II [СИ]

Сбитый с толку таким пристальным разглядыванием, я немного теряюсь, но быстро беру себя в руки.

— Согласно древнему обычаю, заведенному еще при первых Птолемеях, я принес на вечное хранение в Мусейон свитки с очень важными свидетельствами, которые везу и в Рим, чтобы передать их лично Тиберию, как Принцепсу и Великому Понтифику. Это конечно копии, но все они заверены членами Синедриона, и заверены по таким же строгим правилам, как и свитки с Торой.

— Как «Сиюм Тора»?! — изумляется Филон — а могу и я взглянуть на них? Это ведь не тайна?

— Конечно нет. Думаю, очень многие в Александрии захотят увидеть их и прочесть лично. Поэтому прошу, как можно быстрее сделать с них копии, а эти свитки в силу их важности и уникальности, в дальнейшем стоит хранить в закрытом фонде. Э… в закрытом хранилище — поправляюсь я.

Я протягиваю заинтригованному Аристарху тубус, который он поспешно открывает и достает из него аккуратно свернутые свитки пергамента. Выбирает тот, что написан на греческом коэне, подходит к окну и впивается взглядом в написанное в свитке. Филон тем временем берет другой свиток — на арамейском — и тоже начинает читать. Сенеке те же тексты достаются на латыни. Нам с Матфеем предложено пока присесть на скамью и подождать. Ждем… В кабинете воцаряется тишина…

Пока ученые мужи заняты делом, у меня есть время осмотреться. Кабинет у главного смотрителя библиотеки большой, но весь заставлен высокими шкафами и несколькими столами, которые в свою очередь завалены свитками. Времена древние, а привычки у ученых людей все те же — творческий беспорядок на рабочем месте. Не хотелось бы, чтобы и свитки, привезенные нами, затерялись в этом море папируса и пергамента. А вот книг, написанных на бумаге, я здесь совсем не вижу, но оно и понятно — пока еще бумага в римском мире стоит в три раза дороже пергамента и во много раз дороже папируса.

Кстати, к усовершенствованию пергамента и его широкому распространению невольно приложили руку сами цари Египта. Лет двести назад, чтобы не допустить возвышения Пергамской библиотеки в Малой Азии, и желая поддерживать величие лишь своей Александрийской, они строго запретили вывоз папируса за пределы Египта. Тогда-то в славном городе Пергаме и обратили пристальное внимание на кожу, усовершенствовав древнюю технологию ее выделки. В Иудее нынешний пергамент из кожи кошерных животных тоже хорошо известен, но под названием «гевиль» — это канонический материал для написания свитков Торы и изготовления филактерий — тех самых черных коробочек, что иудейские священники носят на лбу.

— Невероятно…! — восклицает более эмоциональный Филон, вырывая меня из раздумий. Он дочитал уже первый свиток и теперь рассматривает подписи в его конце — Если бы не подпись самого Рабана Гамлиэля бен Шимона ха-Закена, я бы в жизни не поверил в написанное здесь!

— Да, в свидетельстве почтенного Гамалиила не приходится сомневаться — задумчиво кивнул ему Аристарх — он достойный человек и настоящий ученый — богослов. А чудо Воскресения и Вознесения Мессии засвидетельствовано Синедрионом по всем правилам. При таком количестве свидетелей из числа первосвященников Иерусалимского Храма в этом не приходится сомневаться.

Я мысленно потираю руки. Мой расчет оказался абсолютно верным! Проповеди Матфея — это, конечно, хорошо. Но сила правильно задокументированных свидетельств, да еще авторитетными официальными лицами — это совсем другой уровень. Как правильно замечено моими мудрыми предками: что написано пером, не вырубишь топором. И здесь мою эйфорию неожиданно обламывает Сенека

— Прости, Марк, но я все равно не верю. В моей голове не укладывается, как обычный человек, которым Иешуа и прожил тридцать лет, может вдруг воскреснуть, пролежав мертвым в гробнице больше двух дней. Не верю!

Блин, тоже мне Станиславский нашелся! А ведь сегодня ночью он сам видел, как светилась скрижаль в моих руках. И если бы я не слышал таких сомнений в стотысячный раз, то может и взорвался бы искренним негодованием. А так лишь пожал плечами

— И что бы могло тебя убедить, Луций? Может небольшое чудо, сотворенное силой молитвы?

А вот лучше посмотрю ка я на них «особым» зрением, и поставлю им всем четкий медицинский диагноз, чтобы они рты от удивления пооткрывали. Я пытаюсь разглядеть ауру присутствующих… и ничего. То есть совсем ничего! В недоумении я смотрю на Филона, потом на Сенеку… Ноль. Результат моих усилий нулевой! Что-то упорно сбивает мои «настройки» и не дает мне привести их в действие. Сила заблокирована чем-то, и даже кольцо Соломона на пальце не светится. Или оно так “потратилось” сегодня ночью, что еще не восстановилось? Я наклоняюсь к Матфею, впадая в легкую панику:

— Ты ощущаешь Силу?! — шепчу я

— Нет, Примас — удивленно качает он головой — но здесь здесь есть какая-то тьма! Я это почувствовал, когда мы шли по залам библиотеки.

— И что это может быть? Какие-то свитки на полках или предметы в зале?

— Не знаю… чтобы это понять мне, наверное, нужно прикоснуться к предмету, несущему тьму.

Тем временем, оба философа наседают на меня, им хочется и других доказательств чуда кроме свитков из Храма. Но от расстройства все заготовленные аргументы разом вылетают из головы. Сейчас меня мучает только одна мысль: что же могло заблокировать Свет, и как нам это отыскать в огромной библиотеке. Ведь даже чтобы просто пройти мимо всех шкафов со свитками, нам с Матфеем понадобится не один день, а уж чтобы потрогать каждый из них… Принести сюда Скрижаль?

Я пожимаю плечами. Окончательно убедить Аристарха с Филоном не получится. Сенека тоже полон скепсиса. Я ухожу из Библиотеки в расстроенных чувствах. Нет, не так я представлял себе окончание нашей беседы. Хотя если по здравому размышлению — а что я хотел? Чтобы скептично настроенные и умудренные опытом умные люди мгновенно поверили свиткам из Храма? Да, у них здесь в Александрии целая куча проповедников, и чуть ли не на каждом углу кто-то с горящим взглядом вещает о каком-нибудь чуде. Небось, уже и появлению кометы успели придумать свое объяснение. А то и несколько.

Ладно. Возьму пока паузу до возвращения из Мемфиса. А там глядишь, и многое само уже изменится. Но вот после Мемфиса обязательно вернусь в библиотеку и постараюсь еще раз поговорить с Аристархом, Филоном и Сенекой. Приведу им такие аргументы, что они вынуждены будут мне поверить. Никуда не денутся!

А сейчас зайду ка я в Храм дорогого прадеда — Августа, все равно он по дороге во дворец. Конечно, вряд ли он чем-то сильно отличается от такого же Храма в Кесарии, если только размахом побольше. Хотя он и в столице Иудеи огромного размера. Но ведь если совсем не зайду, то люди могут и не понять моего пренебрежения великим предком…