Александр Михайловский - Оперативное вмешательство [СИ litres]

– Ну хорошо, господин Серегин, – сказал Манташев, поставив свою подпись под соглашением и передав бумагу дальше, – а теперь скажите, что будет с моим сыном?

– Ничего особенно страшного с вашим сыном не случится, – ответил я, – он уже большой мальчик, который, к несчастью, вырос невоспитанным засранцем. И уж точно ему ни в коем случае не стоило связываться с эсеровскими боевиками. Но сейчас это все уже неважно. Мы его вылечим от последствий ранения, а потом наложим небольшую епитимью. Ставка стандартная – сто зачатых от него детей.

– Детей? – переспросил Манташев, ошалело моргая.

– Вот именно, детей, – подтвердил я, – мальчиков и девочек. Ваш сын – не самый плохой представитель мужской половины человечества, а мои воительницы не желают рожать от кого попало. Амазонки на него, конечно, не купятся, этим в качестве отцов подавай не иначе как богоравных героев, но вот остроухие от такого папаши будут в восторге. Так что немного потрудится ваш Левон племенным жеребцом и вернется обратно в отчий дом, обремененный новыми впечатлениями. И не думайте, что я выдумал для него что-то особенное. Некоторое время назад у меня в той же роли трудились генералы и маршалы Наполеона Бонапарта, угодившие в наш плен. Но там были настоящие герои, а ваш сын – просто красавчик, поэтому и котироваться он будет пониже, примерно как Анна четвертой степени по сравнению с крестом Святого Георгия…

– Невероятно! – звонко воскликнула Бобровская-Зеликсон, быстро-быстро мотая головой. – Вместо орденов вы награждаете своих солдаток детьми. Ничего более шокирующего я в жизни не слышала!

– А вы, Цецилия Самойловна, разве еще не поняли, что в каждой избушке свои игрушки? – устало сказал я. – Этих женщин родили и вырастили в специальных питомниках ради бесславной смерти за интересы их хозяев. Я не только дал им свободу и вернул человеческое достоинство, но и стараюсь удовлетворить их самые насущные нужды. Возможность родить ребенка от хорошего отца – это, по их мнению, одно из первоочередных прав свободной воительницы. И я в меру возможности, чтобы не снижать боеспособность своей армии, обеспечиваю им реализацию их страстных желаний.

– Но кто же потом обеспечивает этих детей? – спросила Бобровская-Зеликсон. – Неужели бедные матери вынуждены сами справляться со всеми проблемами?

– Ну почему сами, – хмыкнул я, – для этого у меня в войске имеются детские ясли с няньками и кормилицами, снабженные всем необходимым. В свободное от службы время матери посещают своих детей и занимаются их воспитанием. Когда дети немного подрастут, у нас появятся детские сады и школы. Если есть желание увидеть, как устроено нормальное социалистическое государство в плане охраны материнства и детства, я могу попросить кого-нибудь показать вам это. А теперь я попрошу вас закрыть тему личной жизни моих воительниц, ибо к нашим сегодняшним делам отношения она не имеет. Как я понимаю, все члены комиссии подписали составленное соглашение – а значит, нам пора отправлять в Баку. Там люди тоже, знаете ли, ждут, оставаясь пока в полном неведении о том, получилось у нас что-то или нет.

И вот тут возникло неожиданное препятствие.

– А где наш товарищ Коба? – спросил Стопани. – Вы вчера в самом начале отделили его от нас, и мы до сих пор не ведает, что с ним произошло.

«Так значит, Сосо уже стал Кобой? Интересно. А сам он на эту тему и словом не обмолвился…», – подумал я и сказал:

– У вашего товарища все хорошо. Просто он решил задержаться в моих владениях как раз для того, чтобы пополнить свои знания о социализме, который у вас еще никто не строил, при том, что у меня тут он уже реализован.

– И все равно, господин Серегин, – продолжал настаивать Александр Митрофанович, – мы никуда не пойдем, пока не увидимся с нашим другом и не убедимся, что вы не удерживаете его здесь против воли.

– Ну хорошо, – сказал я. – Профессор, найди товарища Кобу и попроси его подойти сюда, чтобы товарищ Стопани мог убедиться, что у него все в порядке. Он сейчас, вероятно, у Колдуна, проходит проверку на магические способности.

– Слушаюсь, товарищ командир, есть привести сюда товарища Кобу! – радостно выкрикнул мой юный адъютант-всезнайка и метеором выметнулся за дверь.

– А чего это ваш мальчик так обрадовался вашему поручению? – поинтересовался азербайджанский протобольшевик Султан Эфендиев.

– Да, – подтвердил заводовладелец Муртуза Мухтаров, – можно подумать, что этот молодой грузин какая-то особенная знаменитость…

– Если бы вы знали, кем товарищ Коба должен был бы стать в будущем… – вздохнул я, – тогда вы не задавали бы таких смешных вопросов. Но это уже не моя, а как раз его тайна, поэтому просто примите этот факт к сведению и не задавайте больше вопросов.

Все замолчали, мучаясь в догадках, а минут через пять в сопровождении Профессора пришел и сам Сосо.

– Товарищ Стопани, – сказал он, – дело в том, что с появлением в нашем мире товарища Серегина обстановка в мире кардинально поменялась, при этом товарищи в ЦК не имеют об этом решительно никакого представления. Я задержусь здесь на некоторое время, чтобы во всем досконально разобраться, а иначе партия не сможет выработать по этому вопросу адекватную политику. Товарищ Серегин предложил мне в этом деле свою помощь, и я с радостью ее принял.

На этом вопрос был исчерпан. И вот ведь что важно: Сосо ни словом не обмолвился о смерти товарища Ленина – видимо, поняв и приняв ее причину. И это было хорошо.

Шестьсот тринадцатый в мире Содома. полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Когда я впервые увидела рядом с Серегиным молодого человека кавказской наружности и вполне пролетарского вида, то в первый момент не заподозрила ничего особенного. Уж очень он был не похож на свои более поздние изображения. Первые подозрения, переходящие в уверенность, у меня возникли сегодня утром за завтраком, когда Серегин и Кобра завели с этим человеком весьма специфический разговор, называя его просто Сосо. Я девушка воспитанная, так что не стала задавать лишних вопросов. Если Серегин захочет, он сам мне все расскажет.

И вот ко мне в комнату входит тот же молодой человек в сопровождении надутого от гордости Мити. Я беру в руки его медицинскую карточку и читаю: «Иосиф Виссарионович Джугашвили, он же Коба, он же Сталин, год рождения 1878». Выходит, это и вправду ОН?!

Я еще раз внимательно посмотрела на пациента, и, стараясь скрыть свое замешательство, сказала: «Садитесь». Затем, отстранившись от прочих мыслей, углубилась в чтение записей в книжке, еле удерживаясь, чтобы не разглядывать его слишком откровенно. Сходства с «поздним» товарищем Сталиным было мало, но все же само осознание, что это он, будущий «вождь всех народов», вызывало во мне непривычное волнение. Однако следовало сосредоточиться: сейчас это был только мой пациент, которому следовало оказать помощь. И ничего сверх того.