Анджей Сапковский - Сага о Рейневане. Божьи воины

— Достаточно. — Прокоп отпустил ус. — Какие-то глупости, жаль время тратить. Но подкармливайте эти слухи, подкармливайте. Пусть кружат. Что скажете о Яне Зембицком? И о юном князе Олавы?

— Прежде чем они сбежали из Нисы, был скандал. Между ними двумя и Путой из Частоловиц. Не секрет, в чем дело. Оба хотят спасти свои княжества. Короче говоря, хотят договориться. Откупиться.

— Тех, кто с нами связывается, — медленно сказал Прокоп, — Люксембуржец грозит лишить жизни, чести и имущества. Церковь для коллекции добавляет проклятие. Они забыли об этом? Или считают угрозы пустышками?

— Люксембуржец далеко, — пожал плечами Дроссельбарт. — Очень далеко. Слишком далеко для короля. Король обязан защищать подданных. А что делает Зигмунт? Сидит в Буде. В стычке с Путой князья воспользовались этим aргументом не один раз.

— Каково ваше мнение? — поднял голову Прокоп Голый. — Горн? Белява?

— Ян Зембицкий — предатель, — поспешно выпалил Рейневан. — Завравшийся мерзавец! Сбежал из Нисы, предал и оставил одного Путу, своего будущего тестя. Он предает Люксембуржца, хочет договориться с нами, потому что сегодня ему так выгоднее. Завтра он ради выгоды предаст нас!

Прокоп долго смотрел на него, наконец сказал:

— Я полагаю, что Ян Зембицкий и Людвик Олавский в нерешительности, что они колеблются, что не знают, как подойти к нам. Облегчим им задачу, сделав первый шаг. Если они действительно хотят вести переговоры, то ухватятся за возможность обеими руками. Поедете в Зембицы и Олаву, передадите предложение. Если они заплатят пожоговые и воздержатся от вооруженных действий, я пощажу их княжества. Если не заплатят или договор нарушат, то и за сто лет не поднимутся из развалин и пепелищ. Поедете немедленно, Горн и брат Дроссельбарт.

— А я? — спросил Рейневан. — Я — нет?

— Ты — нет, — спокойно ответил Прокоп. — Ты что-то слишком уж возбуждаешься. Я чувствую в этом что-то личное, какую-то злость, какую-то личную месть. Мы в этой кампании реализуем высшие цели и идеи. Несем истинное слово Божие. Жжем церкви, в которых вместо Бога почитают римского антихриста. Караем продавшихся Риму прелатов, притеснителей и угнетателей народа. Караем жаждущих славянской крови немцев. Но кроме высоких идей, есть у нас и практические интересы. Урожай был скверный, кроме того, мы начинаем ощущать результаты блокады. Стрых [217] Стрых или корец — 93 литра. овса стоит в Праге четыре гроша, Рейнмар, четыре гроша! Чехам грозит голод. Мы отправились в Силезию за добычей и трофеями. За деньгами. Если я могу получить деньги без боев и человеческих жертв, тем лучше, тем больше выгода. Договоры и союзы, запомни, это столь же хороший способ ведения войны, как и обстрел из бомбард. Ты это понимаешь?

— Понимаю.

— Прекрасно. Но я все равно подожду, пока это отстоится в твоей душе. А пока в Зембицы и Олаву пойдут Горн и Дроссельбарт. Без тебя. Для тебя у меня есть другое задание…

На следующий день, в субботу перед воскресеньем Judica [218] Второе воскресенье перед Пасхой. , которую в Силезии называют Белой, а в Чехии Смертной, Прокоп начал переговоры с Путой из Частоловиц относительно откупных за взятых в бою пленников. В это время Ярослав из Буковины и Зигмунт из Вранова спалили Отмухов и Пачков, украсив небо двумя могучими, видимыми издалека столбами дыма. Отик из Лозы, Змрзлик и Товачовский тоже не бездействовали — спалили Виднаву и захватили замок Яворник. Не сплоховал Пухала, тщательно и методично сжигавший епископские деревни и фольварки.

Однако Прокоп нашел время для Рейневана. Оторвался от переговоров, чтобы попрощаться. И дать последние указания.

— Твое задание имеет первостепенное значение для кампании. Сейчас, с глазу на глаз, я говорю тебе: оно гораздо важнее, чем соглашения, заключаемые Горном и Дроссельбартом. Я говорю это тебе, так как вижу, что ты все еще дуешься на меня за то, что я не послал тебя с ними. Повторяю: ты получаешь задание стократ более важное. И не скрываю: во сто раз более трудное.

— Я выполню его, брат Прокоп, — поклялся Рейневан. — Во славу Чаши.

— Во славу Чаши, — повторил с нажимом Прокоп Голый. — Хорошо, что ты так это понимаешь. И что понимаешь, сколь крепко ты связан с делом Чаши. Как и то, что только с нами ты отомстишь за брата и нанесенные тебе папистами обиды. Только таким, никаким иным образом ты не сможешь это сделать. Помни!

— Буду помнить!

— Поезжай с Богом.

Они отправились в полдень на пяти конях: Рейневан, Шарлей, Самсон, Бисклаврет и Жехорс. Самсон вез притороченный к луке седла фламандский гёдендаг, Шарлей вооружился грозно выглядевшим оружием, называемым фальцьоном, кривым, расширяющимся книзу булатом. Такое оружие, несмотря на сарацинский вид, выковывали во всей Европе, особенно популярным оно было в Италии. Фальцьон был легче меча и значительно более удобен в бою, особенно в толпе.

Под сожженным Отмуховом они переправились на левый берег Нисы и направились к цепи Рыхлебов. Ехали по трассе, по которой несколько дней тому прошли гуситские отряды, всюду, докуда хватал глаз, видны были следы этого движения и знаки реализации несомых Табором высоких целей и идей. От церквей, в которых почитали римского антихриста, остались одни пепелища. Там и тут на сухом суку висел какой-нибудь продавшийся Риму прелат. Во`роны, вороны, волки и одичавшие собаки обгладывали трупы. В принципе следовало считать, что это трупы исключительно алчущих славянской крови немцев и врагов Чаши, надо было считать, что среди убитых нет ни в чем не повинных и случайных людей. Можно было так считать. Но никто так не считал.

Миновали епископское село Яворник, направились в горы, на Крутвальдский перевал. И здесь, весной, их прихватила зима.

Началось невинно, с того, что немножко сильнее захмурилось и подул более холодный ветер, ну и упало несколько мелких снежинок. Без предупреждения, моментально, несколько снежинок превратились в плотную белую метель. Падающий большими хлопьями снег мгновенно покрыл дорогу, побелил сосны, заполнил колеи. Путникам облепил лица, тая на ресницах, наполнил глаза водой. Чем выше к перевалу, тем делалось хуже — яростно дующий ветер вызвал вьюгу, они перестали видеть что-либо, кроме белых от снега конских грив. Ослепив их, вьюга принялась заигрывать с другими органами чувств — в снежной круговерти, можно поклясться, раздались дикий хохот, крики, вой. Никто из группы не был чрезмерно суеверным, но все вдруг начали как-то странно кукситься, горбиться, сжиматься в седлах, а кони, совершенно не подгоняемые, пошли быстрее, только порой беспокойно храпя.

К счастью, дорога вывела их в котловину, к тому же прикрытую буковым лесом. А потом они почувствовали дым и увидели огоньки.