Александр Ярославцев - Обманутый и оскорбленный [litres]

– Он едет в Крым, дорогая Шарлотта. Наш милый Мишель почему-то считает, что французы и англичане высадятся именно там и нигде иначе. Я пытался его переубедить в этом, но он упрямо держится за свою идею.

– Ну а где им нападать, государь, кроме как не на юг? Стояние под Варной для них смерти подобно, – ответил Михаил.

– Насчет смерти ты абсолютно прав. Сегодня пополудни гонец привез донесение из штаба Горчакова. В лагере противника свирепствует мор, и, по самым скромным подсчетам, они уже потеряли около двух тысяч человек больными и умершими.

– Будь осторожен, Мишель, я так за тебя боюсь, – попросила Александра Федоровна. – С годами каждая потеря близкого тебе человека – это настоящая трагедия.

– Ну что ты, матушка государыня, сейчас в Крыму тепло, много фруктов и свежий морской воздух. Скорее всего, именно этим приятным времяпровождением и ограничится мое пребывание в землях Тавриды, – успокоил ее Ардатов. – Да и рано мне умирать. Внуков надо поставить на крыло, дать им наставление, благословить на женитьбу. Никак нельзя.

– Да, расскажи мне о них, давно хотел узнать о твоих сорванцах от тебя лично, а не в пересказах Шарлотты, – попросил Николай.

И беседа за столом плавно перешла на мирную житейскую тему, где совершенно не было места войне, о которой в этой комнате напоминал лишь мундир, надетый императором. Со дня начала боевых действий, по давно заведенному порядку, Николай каждый день надевал его, демонстрируя свою мобилизацию на нужды государства.

Ардатов покинул Зимний дворец около восьми часов вечера, сославшись на необходимость как следует подготовиться к дальней дороге. К новому месту службы он собирался выехать немедленно, чем вызвал горячее одобрение монарха. Правда, расставаясь с августейшей четой, Ардатов несколько лукавил. Простившись с государем императором, он направился не к себе на квартиру, а прямиком в Большой театр. Господин граф как раз успевал к окончанию балетного представления. Подобно царю, Ардатов также был неравнодушен к прелестям молоденьких актрис, в среде которых он уже успел отметиться по приезде в столицу.

С большим букетом цветов Михаил Павлович чинно вошел под своды храма искусства и сразу направил свои стопы за кулисы, где его уже хорошо знали. За время короткого пребывания в столице, кроме изучения бумаг и прочей работы, граф успел несколько раз побывать в этом милом его сердцу заведении. Жизнь была так коротка, и брать свое нужно было смело и решительно, ничего не откладывая на завтра. Ведь завтра его уже ждали Крым, Севастополь, война с ее кровью, страданиями, смертью, где совершенно не было места и времени для высоких и романтических чувств.

Тревожной и напряженной была жаркая крымская ночь с тридцатого на тридцать первое августа для личного посланника государя императора в Севастополе. Расположившись на открытой мансарде небольшого флигелька на берегу моря, генерал-лейтенант Ардатов спал, что называется, вполуха и вполглаза. Сильно измученный дневной канителью, Михаил Павлович не мог позволить себе полноценного сна, так как этой ночью должны были поступить важные известия от патрульных судов. Вот уже третьи сутки они бороздили морскую гладь в ожидании появления англо-французской армады. По расчетам Ардатова, вражеские корабли должны были появиться у русских берегов со дня на день, но с этим было категорически несогласно все высшее командование Севастополя и Крыма.

Это дружное противостояние со стороны Меншикова и адмиралов личный посланник государя императора отметил уже с первого дня своего прибытия в Севастополь. Будучи умным и дальновидным человеком, Михаил Павлович не стал заниматься таким глупым делом, как перетягивание каната с целью выяснить, кто самый главный среди местных командиров. Не желая ненужных конфликтов, он принципиально не стал вмешиваться в дела крымской армии и черноморского флота, полностью отдав их на откуп князю Меншикову и вице-адмиралу Корнилову.

Все, чем занимался Ардатов, это была подготовка главной базы русского флота к отражению возможной высадки вражеского десанта. Непрерывным потоком поступающие известия из Варны о жестокой эпидемии среди экспедиционных сил союзников ничуть не успокаивали графа. Хорошо зная сущность своего противника, вопреки общему мнению генералов и адмиралов, он был уверен, что вражеский флот не покинет Черное море, не попытавшись нанести России тяжелый удар. Поэтому все свое время он проводил инспектируя бастионы и батареи крепости, оценивал их боевую готовность, а также рекогносцировку окрестностей Севастополя.

Все его замечания и предложения по улучшению обороны города тяжелым бременем легли на плечи военного инженера, транш-майора Тотлебена, присланного в Севастополь из Дунайской армии Горчаковым. Впрочем, Эдуард Иванович был только рад этому, так как в лице Ардатова он получил не только могучего союзника, но и горячего единомышленника.

Князь Меншиков только скептически поморщился, когда Ардатов потребовал начала немедленного строительства защитных укреплений не только вокруг северной, но также и вокруг южной части Севастополя. Не будь граф личным посланником императора с особыми полномочиями, все оборонные планы так и остались бы на бумаге, в ожидании высадки вражеского десанта на крымскую землю. Узнав, что государь придает особое значение обороне города, князь не посмел перечить начинаниям Ардатова. Это, впрочем, не помешало Меншикову чуть ли не вдвое сократить требуемую помощь и в тот же день отписать царю бумагу, в которой князь выражал озабоченность действиями посланника. По твердому заверению Александра Сергеевича, враг не посмеет высадиться в Крыму, а Ардатов разводил ненужное строительство, только желая пустить пыль в глаза за счет казенных средств.

Другим камнем преткновения между Ардатовым и светлейшим князем было требование графа о немедленном выселении с побережья на время военных действий крымских татар как потенциальных сторонников противника, способных нанести удар в спину русским войскам. Это требование царского посланника вызвало у Меншикова самый яростный протест. С пеной у рта он стал доказывать Михаилу Павловичу, что подобные действия только нанесут огромный вред мирному сосуществованию в Крыму русских и татар.

– Вы, господин граф, плохо представляете себе к чему, приведет это выселение! Татары озлобятся на эти неправомерные действия и ответят всеобщим восстанием и жуткой резней в нашем тылу! – пафосно вещал князь.

Давно привыкший к тому, что его мнение является истиной последней инстанции, Меншиков решительно отметал все доводы и возражения, приводимые его собеседником. Видя, что светлейший князь непреклонен и готов стоять до конца, Ардатов прибег к последнему аргументу, все это время лежавшему в его походном сундучке. Это был царский указ о принудительном выселении татар, коим царский посланник дальновидно запасся в Петербурге перед своим отъездом.