Алекс Шу - Деньги пахнут кровью (СИ)

— Отлично, и что танцуешь?

— Классику в основном. Танго, вальс, фокстрот, квикстеп. А ещё к нам девушка из Кубы приходила. Учила нас сальсу танцевать. Мне понравилось.

— Как там, в 60-ые годы, говорили? «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст», — шутливо подначиваю девушку.

— Да при чём здесь это? — Ева недовольно поджимает губки. — Не нужно мешать политику и культуру. С этим у нас перебарщивают. Вернее, перебарщивали до недавнего времени, сейчас проще. Для меня музыка и танцы — это состояние души, ощущение полета, наслаждение мировыми шедеврами и мастерством исполнителей. И никакой политики.

— Ошибаешься, — усмехнулся я. — Для тебя может быть и так. Но на самом деле, музыка и политика неотделимы друг от друга. Любая песня — отражение культуры и настроений общества. А иногда прямая агитация. Например, под песню «Вставай страна огромная», в 41 году выстраивались очереди у военкоматов, желающих отправиться на фронт. Вот, казалось бы, лирическая песня «Темная ночь» Бернеса, напоминала, что за спиной у бойца жена и ребенок, которых нужно защитить. «Вставай проклятьем заклейменный» в начале века пробуждала голодные народные массы на бой с теми, кого они считали «угнетателями». А вообще в любой песне можно найти подтекст. Если не политический, то общественный и экономический.

— В любой? — прищурилась Ева. — Уверен?

— Конечно, — с иронией смотрю на девушку. — Иначе бы не говорил.

— Хорошо, — глаза блондинки загораются азартом. — А какой подтекст в песнях Аллы Пугачевой, например?

— Приведи любую из них, и я тебе популярно объясню, на пальцах, — снисходительно улыбнулся я.

— Пожалуйста, «Делу — время, потехе — час». Пугачева её на «Песне-85» исполнила, — девчонка победно смотрит на меня.

— Это вообще просто, — ухмыляюсь. — Антисоциальные элементы пляшут, мешая добропорядочному советскому человеку отдыхать после напряженного рабочего дня. Включают свою долбанную музыку, не дают спать. А женщина строго им рассказывает, что у настоящих советских людей, нет времени на ночные пляски. Им нужно строить коммунизм. И вообще выражение «делу — время, потехе — час», звучит рефреном через всю песню. Это основной посыл, зашифрованный в этом шлягере. Расстроенная мадам, которой вставать в полседьмого утра взывает к нашим правителям «эй вы там наверху, вы, что совсем ку-ку». Ой, извини, ку-ку, это не отсюда. В общем, обещает, если эти уроды будут продолжать нарушать отдых советского человека, прийти к ним. Какие уж тут развлечения у молодежи, когда злобное лохматое рыжее чудовище, которому не дали поспать, будет трясти костями и кривляться под музыку вместе с ними. Тут хочешь, не хочешь, придется выключать магнитофон и в темпе сбегать с квартиры.

Водитель ржёт и показывает мне большой палец.

— Хорошо, — в глазах девушки сверкают веселые искорки, — А «Я не могу иначе» Толкуновой? Что ты об этой песне скажешь?

— О, это настоящая пропагандистская песня о советских женщинах, — начинаю дурачиться я. — Если мужик, не дай бог заболеет, она гарантированно придет к нему. Нет, не старуха с косой и не лихо одноглазое, а простая любящая женщина с милой, бросающей в дрожь, улыбкой. И пофиг, что ты её лет сто не видел, забыл, как она выглядит, и мечтаешь, чтобы тебя оставили в покое. Она все равно придет, поставит клизму, накормит силком манной кашей и усадит на горшок, даже если тебе не хочется по большому. В общем, будет издеваться изощренно, и пользоваться беспомощным состоянием мужика. И заметь, пока он здоров, он этой бабе и даром не нужен. Об этом же в песне прямо поется: придет она только тогда, когда мужик заболеет, чтобы оторваться на полную катушку. Сердце у неё не камень, поэтому мадам будет получать искреннее наслаждение, залечивая больного по полной программе. А эти строки «боль разведу руками» меня вообще в ужас ввергают. Боюсь себе представить, как это будет выглядеть на практике. В общем, такая милая агитка о советских женщинах, мол, на западе такого точно не будет. В богопротивном США к тебе примчатся, если заболел, и только для того, чтобы всучить в холодеющие руки лист бумаги с ручкой и попросить расписаться в завещании.

— Дурак. — Ева шутливо пихается локтем. — Ты так любую песню обхаять можешь.

— Ага, — соглашаюсь я, — О том и речь. Ладно, не обращай внимания. Это я в шутку. На самом деле, песни классные и никакого особого подтекста в них нет. Просто захотел тебя немного развлечь.

А мы уже тем временем подъехали к Филевскому парку. Машина останавливается у обочины, недалеко от раскинувших зеленые ветки деревьев.

— Пойдем, здесь надо немного пройтись пешком, — открываю дверку, выпрыгиваю наружу, и помогаю девушке, прижимающей к груди букет, выбраться из автомобиля.

— Здесь, буквально, пять-семь минут ходьбы и мы на месте, — информирую озирающуюся по сторонам подругу.

— Я с десяти вечера буду здесь, как договорились, — напомнил Антон.

— Отлично. Мы где-то в это время, примерно, уже подойдем.

Идем с Евой по парку. Девушка сама берет меня под руку. Через пять минут показывается забор причала и наш теплоходик М-283. На палубе расхаживает довольный Сергеевич в тельняшке и фуражке, с большой дымящейся трубкой в зубах.

Увидев нас, он поворачивается к мельтешащему сзади Виталику и что-то тихо говорит. Матрос перекидывает на причал деревянный трап с поперечными рейками.

— Это что, нас ждут? — тихо спрашивает Ева. Она уже устала удивляться.

— Нас, — киваю я. Подаю девушке руку, помогая взобраться на трап. Ева неуверенно делает первый шаг. На той стороне Сергеевич ловко перехватывает подругу, помогая ей, перейти на корабль. А потом по трапу на палубу взбегаю я. Обмениваюсь с капитаном и матросом рукопожатиями и отвожу девушку на верхнюю палубу.

— Отдать концы, — командует Сергеевич. Виталик быстро слетает по трапу на причал, сбрасывает швартовочные канаты, и забегает обратно на палубу.

«М-283» отходит от берега. Мы стоим на верхней площадке «Москвича», наблюдая за отплытием. — Классно, — девушка опять вдыхает аромат цветов и поворачивается ко мне. — У меня такое впечатление, что я сказку читаю. Помнишь, когда Золушка превращается в принцессу. Так не бывает.

— Бывает ещё и не так, — улыбнулся я. — Из меня Золушка — никакая. А вот ты — настоящая принцесса, как в сказках.

Теплоход гордо рассекает водную гладь, расходящуюся небольшими волнами. Ева заворожено рассматривает вечернюю Москву. В зданиях начинают загораться жёлтым светом темные провалы окон. Зажигаются фонари, разгоняя вечернюю мглу и подсвечивая льющимися золотистыми лучами серую мостовую и здания рядом.

— Очень красиво, — признаётся девушка. — Что-то завораживающее есть в виде вечерней Москвы, если смотреть на набережную с палубы корабля.