Александр Дорнбург - Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918

С Добровольческой точки зрения наш союз был чем-то типа кооперации правильных пацанов с честными лохами. На многое серьезное генерал Эльснер умышленно закрывал глаза, а одновременно какой-либо несущественной мелочи, придавал несоответствующее значение. Всё, чего он хотел — это вести безопасную и прибыльную войну в тучном Новочеркасске. Не выказал этот слабоумный генерал себя и сторонником поддержания строгих правил дисциплины и воинского обихода, что естественно способствовало взрывному росту печальных тыловых происшествий.

А вместе с тем, я не мог допустить, чтобы бродячие офицеры Добровольческой армии пользовались особого рода привилегией и тогда, как донские офицеры за совершенные бесчинства, подвергались бы суровым взысканиям, первым все сходило бы безнаказанно. Несколько раз я лично обращался к тупорылому генералу Эльснеру, пытаясь урегулировать этот больной вопрос, но все было безуспешно. Ноль мозгов! Тупая обезьяна, пороть его что ли, как животное? Иначе никак не получается.

Сочувствия я никогда не встречал, и все мои начинания обычно разбивались о непонятное тупое упорство генерала Эльснера. Приезжать ко мне в штаб генерал Эльснер всячески избегал, очевидно считая, что посещением меня, он умалит или свое личное достоинство бездомного бродяжки или престиж такой же Добровольческой армии. Да очень мне нужно с ним встречаться, запах изо рта от него, как из помойки, такую нечисть надо просто спалить за погостом! Он просто ни на что не годный трусливый пердун. Это ж в каком говне мне теперь приходится бултыхаться… В итоге, наладить дружескую с ним работу мне не удалось, а в то же время жалобы на поведение добровольцев в тылу участились. Впрочем, что толку об этом думать? Дел и без того невпроворот.

Крутые меры принятые нами для прекращения подобных безобразий, вызывали со стороны генерала Эльснера дикий протест и раздражали его воспаленное самолюбие. В Добровольческую ставку сыпались на нас бесконечные жалобы. Нас обвиняли в умышленном притеснении офицеров Добровольческой армии, что абсолютно не отвечало истине.

Вместе с этими жалобами в ставку Добровольческой армии шло большое количество донесений, сообщений и просто доносов от многочисленных добровольческих агентов, осевших в разных учреждениях тыла и особенно в городах Новочеркасске и Ростове. Эти добровольческие соглядатаи, как шпионы, неотступно следили за каждым шагом лиц, занимавших ответственные посты на Дону. Они интересовались даже частной жизнью, не говоря уже о каких-либо наших планах, секретных совещаниях или распоряжениях. Никакую мелочь они не упускали, даже слово, сказанное в обществе, в интимном кругу, среди родных и приятелей.

Не жалея ни бумаги, ни чернил, не стесняясь в выражениях, они слали свои клеветнические информации, производя огромный эффект в Екатеринодаре (где теперь обосновались эти шалопаи) и выливая ушаты клеветы и помоев на славное Донское казачество, командование и на главу войска — Атамана. "Очерки Русской смуты", загрустившего от итогов собственных деяний генерала Деникина, у которого за бойким пером скрывалась коварная душонка мошенника, в части касающейся Дона пестрят многочисленными выписками вроде: донесение, доклад балабола и наушника офицера, сообщение, отчет о разговоре и так далее и тому подобное. Не пощадила агентура Добровольческой армии и героя Галиции генерала Н. И. Иванова, в чем неумно сам признается генерал Деникин. Его обвинили в "тяжком" преступлении — в сношении представителями германского командования.

Без опасения можно сказать, что густая сеть добровольческих разведчиков, отчего- то раскинутая исключительно по безопасной Донской территории (хотя резоннее было бы отправить их в тыл к большевикам) и, совершенно ненужная и даже, я утверждаю, вредная, принесла огромное зло в деле поддержания и раздувания вражды между Донским и Добровольческим командованиями. И закрутилось… На нас выливали целые реки помоев… По-советски данное явление станет называться: «Клевета на существующий строй».

Нельзя было не возмущаться и не негодовать, сознавая, что нас судят не по героическим поступкам и нашим славным действиям, а по вызывавшим неприятный осадок отзывам тухлой разведки, значительный процент которой составляли трусливые молодые люди, всячески избегающие фронта, часто с подозрительным прошлым и далеко не безупречной репутацией в настоящем. Эти молодые люди жадно и суетливо ловили всякий вздорный и нелепый слух, искажали его по-своему и придавали ему совершенно ненужное и вредное значение. Получалось у них плохо. Истине это не соответствовало ни в какой мере, но мнение было.

И Донская контрразведка, уклоняясь от своего прямого назначения — следить за большевиками, пыталась вначале составлять целые объемистые доклады о деяниях добровольческих агентов и уделять многие страницы описанию событий происходящих в ставке Добровольческой армии. Но такая ее не только бесполезная, но и вредная для дела деятельность была сразу в корне пресечена, тем паче, что работы было по горло. Ни одного агента, мы не держали на территории Добровольческой армии еще и потому, что количество таковых в распоряжении Донского командования было крайне ограничено, и они все были используемы исключительно по своему прямому назначению.

Едва ли надо доказывать, что такое положение дел было диким и ненормальным. Представителей при моем штабе было несколько, и не мог я, как начальник штаба, тратить свое драгоценное время на посещение всех этих дутых бездомных идиотов, бродяжек, пригретых Красновым из милосердия, страдающих от безделья. Обычно последние сами приезжали ко мне в штаб, и возникшие вопросы решались по взаимному соглашению.

Кроме того, мы считали слежку за вождями родной нам по крови армии, преследовавшей одну с нами цель, оскорбительной и совершенно излишней. Наш официальный представитель при Добровольческой армии генерал Смагин, был лишь только — представитель Донской армии. Никаких специальных функций на него возложено не было. Скажу больше: нам было доподлинно известно, что генерал Смагин в известной степени склоняется к "добровольческой ориентации" и отчего-то питает личные симпатии к тупоумному генералу Деникину.

Последнее обстоятельство, в сущности и послужило одной из главных причин назначения этого безобидного пенсионера на данный пост. Мы надеялись, что своим благожелательным отношением к вождям Добровольческой армии, своим тактом и большим житейским опытом, генерал Смагин будет сглаживать все неровности и укреплять дружбу союзных армий. Были приняты во внимание и его преклонный возраст и очень большое старшинство в офицерских чинах, что, по моему мнению, должно было служить ему гарантией от резких выпадов, как странного командующего Добровольческой армией, так и его слабоумного окружения.