Александр Дорнбург - Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918

Такое упрощенное толкование ставило Калединское правительство в весьма затруднительное положение, особенно если учесть, что среди пресловутого "Паритета" нашлись члены, явно поддерживавшие мнение фронтовиков. Лично Каледин, всецело разделял взгляд генерала Алексеева и Корнилова на безусловную необходимость создания Добровольческой армии, но не мог, однако, как Атаман, не прислушиваться и к громкому голосу простого казачества. Искали выход и нашли его в половинчатом решении, а именно: Добровольческая армия из столицы Новочеркасска ушла в Ростов. Нападки, если не прекратились, то несколько стихли, зато у рядовых добровольцев родилось сознание, будто бы они на Дону не совсем желанные гости. Ну да, все так, их уже не принимали великолепно, не устраивали шикарно, а перспективы беспредельной карьеры потускнели. Хотя денег на содержание наших дорогих гостей отпускали все так же миллионы!

Когда обстановка ухудшилась и большевики стальным кольцом сжали Новочеркасск, взгляды фронтовиков стали находить отражение и в части общества, с трепетом и страхом ждавшего большевистского нашествия. Перспектива уже казалась совершенно безнадежной. Я сам не раз слышал, как опасаясь за свою судьбу, горожане вторили фронтовикам, говоря: "без сомнения, присутствие здесь Добровольческой армии магнитом притягивает большевиков, не будь ее, красные не напирали бы на Дон и позволили бы нам "самоопределиться".

Чем обстановка становилась тревожнее, тем больше муссировалось подобное мнение, достигая Ростова и вызывая в рядах добровольцев естественное недовольство.

Калединский выстрел еще сильнее сгустил атмосферу. По городу ползли зловещие слухи и мрачные предположения, пугавшие обывателя. Соболезнуя Каледину, говорили: "В тяжелую минуту все оставили Алексея Максимовича и даже добровольцы, которых он так любил и которым во всем помогал, заявили ему, что они оставят Донскую землю и куда-то уйдут".

Действительно, через несколько дней после смерти Каледина, не будучи в состоянии удерживать город Ростов от превосходящего в силах и вооружении противника, Добровольческая армия, спасая себя, ушла на Кубань, предоставив города Новочеркасск и Ростов их мизерным собственным силам. Сбежали все, кто мог хоть как-то бежать. Бросая все, вплоть до раненых… Уход в такой критический момент трусливых добровольцев, охладил среди обывателей Донской столицы все симпатии к ним и даже вызвал ропот и недовольство.

Вскоре на Дону воцарилась красная власть. Казачество переживало сложные психологические процессы. О добровольцах лишь временами долетали неясные и разноречивые слухи. В связи с ними, у Новочеркасского обывателя, то зажигалась, то тухла надежда на освобождение их Добровольческой армией от советского гнета. Должен подчеркнуть, что это было то время, когда добровольцев ждали с жгучим нетерпением, ждали как спасителей. Но время шло, а они все не приходили. В душу обывателя заползало сомнение, а надежду сменяло разочарование.

С первыми весенними ласточками Дон словно ожил. И рвануло… На красном фоне белыми пятнами запестрели очаги казачьих восстаний, против Советской власти. Исчезал большевистский угар и казачество постепенно отрезвлялось. И еще тогда, многие жадные взоры, были устремлены в туманную даль, навстречу долгожданной Добровольческой армии. Пиар пошел далеко и круто. Народ ждал от этих чудотворцев чуда, огня, явления ангелов с «длинными мечами, сияющими ярче лучей солнца», — но не дождался. Увы, ожидания опять были напрасны и надежды опять не оправдались.

Уже донцы сами освободили свою столицу. По донским степям ширился казачий сполох, казаки временами одерживали значительные победы над красными и вот тогда, наконец, пришла дорогая весть: Добровольческая армия вернулась в Донскую землю и принесла донцам помощь. Но эта радость была непродолжительна. Лекарство оказалось хуже болезни. «Освободителей», как ни странно, уже никто не ждал. Добровольцы действительно пришли, но никакой помощи они нам не принесли, изнуренные, измученные, голодные, плохо одетые, многие с незажившими еще ранами, слабо вооруженные, без патронов и снарядов. Там все были настолько дохлые от ран и болезней, что они даже в рабы не годились. Дисциплина хромает, личный состав никудышный, а офицеры — еще хуже. В таком состоянии Добровольческая армия без предварительной, основательной реорганизации и пополнения живой и материальной силой, конечно, не была способна к серьезным боевым действиям.

Это подтвердили и ее руководители, заявив нам, что не ранее, как только через 1–2 месяца, армия сможет приступить к боевым действиям, а прежде этого, она должна отдохнуть, укомплектоваться, пополнить свою материальную часть и в этом ей "обязан" прийти на помощь Дон. Опять нам пришлось раскрывать наши тощие кошельки, но благодарностей мы так никогда и не дождемся. И очень быстро всем сразу стало ясно: тенденция прятаться за нашими спинами определилась. Таким образом, расчеты Донского командования на помощь Добровольческой армии в очередной раз не оправдались.

Однако, мы себя утешали, что возвращение Добровольческой армии на Донскую территорию все же имело некоторое моральное значение. Все войско, забыв пережитое, искренно радовалось приходу добровольцев. Те же чувства переживало и Донское командование, так как с приходом Добровольческой армии, у него исчезало чувство одиночества в борьбе с Советской властью, и рождалась уверенность, что совместными, дружными усилиями казаков и добровольцев удастся быстро справиться с большевиками.

Наличие этих данных, казалось, обеспечивало возможность установления самых тесных и дружеских взаимоотношений между Доном и Добровольческой армией. Но несмотря на такие благоприятные условия, достигнуть этого все же не удалось и мне думается, что причина этого лежала с одной стороны в личных качествах тупоумного генерала Деникина и его ближайших помощников, а с другой — в сложном характере командующего Донской армией генерала С. Денисова.

Надо иметь в виду, что когда Добровольческая армия вернулась на Дон, ее вожди гордились сознанием, что им удалось, несмотря на чрезвычайно трудные условия, сохранить остатки армии и вывести их из большевистского кольца, стремившегося задушить добровольцев. Больше того, ни тяжелые испытания Ледяного похода, ни физические и моральные страдания, перенесенные этой кучкой «героев» (беря во внимание дикость этих бедняг), не смогли поколебать у них безграничной любви к Родине и горячей веры в близкое ее возрождение.

Но к сожалению, приходится засвидетельствовать и то, что первое наше общение с доморощенными руководителями Добровольческой армии, обожающими топырить губы, показало нам, что эта, я бы сказал, вполне законная гордость, переходит у наших гостей и просителей в огромную надменность. Уже при первой встрече с Донским Атаманом, генерал Деникин проявил чрезвычайное высокомерие. Хотя сам не имел за душей, ничего, кроме огромных амбиций, крохотной кучки верных нукеров и нескольких дырявых и вонючих кошм, но требовал для себя первоочередной раздачи слонов.