Евгений Шалашов - Южное направление

Всю дорогу до Москвы — без малого трое суток, я благополучно продрых, просыпаясь только на обеды и ужины. А завтраки… Хм. Танька уже посетовала, что юбка ей начинает жать, а из-за меня она поправилась фунта на три-четыре как минимум, но я ей сказал, что хорошего человека должно быть много, и она успокоилась. Как хорошо, что в двадцатые годы двадцатого века девушки еще не стремились выглядеть сушеными воблами, а анорексия не приобрела тотальный характер.

Наш бронепоезд прибыл к Брянскому вокзалу — похожему на дебаркадер, самому молодому на тот момент, очень красивому. Даже платформа была необычной — застекленной, напоминавшей арку.

Разумеется, никто не догадался подать к бронепоезду машину (даже товарищ Троцкий автомобиль с собой возит!), извозчика днем с огнем не сыщешь (НЭП только в следующем году запускаем), пришлось топать пешком.

Москва еще не очень большая, идти-то всего ничего, с час, прогуляюсь, город посмотрю. Вряд ли за время моего отсутствия что-то изменилось, но все-таки развлечение.

Дойдя до того места, где через тридцать с небольшим лет появится метро Арбатская, задумался — то ли мне свернуть в сторону Кремля, то ли идти дальше, до Лубянки. Дилемма. Все-таки во Львове я был порученцем Ленина и по возвращению в Москву обязан явиться к Председателю Совнаркома и доложить о выполнении задания. Но, с другой стороны, Дзержинский, в срочном порядке вытребовавший меня в столицу, не мог не согласовать вопрос с Владимиром Ильичем — Феликс Эдмундович в субординации разбирается. Стало быть, нужно шествовать на Лубянку, доложиться Председателю ВЧК, а там видно будет.

Дежурный мне сообщил, что в настоящий момент товарищ Дзержинский, Ксенофонтов и все руководство находятся на собрании трудового коллектива. Стало быть — мне туда.

Собрание трудового коллектива центрального аппарата ВЧК скорее напоминало митинг тысяча девятьсот восемнадцатого года. На трибуну то и дело выходили знакомые, малознакомые и совсем незнакомые люди, спешившие донести свою точку зрения на перемирие заключенное с Польшей. Я слегка удивился — а когда и успели? Верно, вчера или позавчера, когда я отсыпался. И кто его заключал? В принципе, перемирие мог заключить и командующий Западным фронтом. На краткий срок — от нескольких часов и до нескольких дней хватит и собственной власти Шварца, а вот если на месяц, на полгода, то требуется получить соответствующие полномочия от Совнаркома одобренные Политбюро. Ну или наоборот, я уже запутался, кто и за что у нас отвечает. Нет, все-таки исполнительная власть у Совета народных комиссаров, а Политбюро утверждает общую политическую линию.

На мой взгляд, даже плохое перемирие, это лучше, нежели война. Шварц, насколько помню, в императорской армии дослужился до звания полковника, а у нас стал генерал-лейтенантом. Человек толковый, возможно, не сумевший в моей истории себя реализовать из-за неудачного польского похода. Теперь же совсем иное дело. Убрали Тухачевского, исполняющий обязанности комфронта раскрыл свой потенциал, заставив поляков просить о перемирии.

Как правило, за перемирием следует мир, но подготовка к переговорам займет определенное время. А сами переговоры — это место, куда съезжаются наши и польские дипломаты, наблюдатели из других стран, там околачиваются журналисты, добрая половина которых является кадровыми разведчиками, а вторая половина — «чистые» борзописцы, используется «втихую», потому как любой журналист, это находка для шпиона.

Очень даже возможно, что мой вызов в Москву с этим и связан. Приставят товарища Аксенова к дипломатам, дадут большую метлу, стану от них враждебные элементы отгонять и присматривать, чтобы какой-нить секрет на сторону не уплыл.

Впрочем, вернемся к собранию. Я отыскал себе место в заднем ряду. Обычно, все стремятся сесть именно там, чтобы иметь возможность слинять, если понадобится, но сегодня народ прочно оккупировал первые ряды. Видимо, повестка дня злободневная, касающаяся шкурных интересов. И так бывает. Когда в России была проведена самая точная перепись населения? Да накануне выдачи ваучеров.

Сел, огляделся. В президиуме знакомые лица — сам Феликс Эдмундович, Ксенофонтов, другие члены коллегии. С самого краешку скромно устроился Артузов. Ему пока и положено быть скромным, самый молодой в руководстве чека.

Странные дела творятся нынче в ВЧК. Уже пятый оратор вещает о том, что перемирие с панской Польшей — отход от позиций коммунизма, предательство идей мировой революции и наша задача как карающего меча революции потребовать от руководства республики продолжения польского похода. Следует захватить Варшаву и не успокаиваться, пока красный флаг не поднимется над Парижем, Лондоном и Мадридом. Ребята, вы белены объелись? Вам что, двух войн мало? И с каких-таких рыжиков ВЧК выражает собственное мнение — вести войну или заключать мир? Конечно же, карательные органы — часть государства, но не та часть, что принимает решения. Наше дело простое — помалкивать в тряпочку, исполняя команды тех, кто стоит у власти. Может, встать и внести собственное предложение? Дескать, коли так жаждете повоевать, сидя в Москве в кабинетах, то собранию следует вынести резолюцию — сотрудники центрального аппарата ВЧК приняли решение создать маршевый батальон и в полном составе отправиться на фронт под пули поляков или белых.

Потом до меня дошло. Эти парни фронта не испугаются — какая чушь. Сколько раз было, что чекистов едва ли не в полном составе отправляли на белочехов, на Колчака, на Юденича или на Деникина. Дрались храбро, возвращались не все. Чужие жизни для них (или для нас?) ничто, но и свои не жалеют. Они испугались мира, вот в чем дело!

Революция свершилась, заканчивается гражданская война, а что делать дальше, если лозунгом станет не «Именем революции», а «Именем закона»? Ведь как сейчас — контра не церемонятся, но и мы, соответственно, не заморачиваемся соблюдением законных процедур, да и законы Советской России в военное время не сильно действуют. И что станет делать чекист, привыкший полагаться не на голову и закон, а на революционное чутье и маузер? Вот-вот, то-то и оно…

Если бы такое было возможно, то с наступлением мира следовало уволить из Чрезвычайной комиссии не меньше половины сотрудников. Тех, чья психика уже искорежена вседозволенностью и безнаказанностью (да-да, такое есть!), которые вряд ли сумеют перестроиться, приспособиться к мирному времени. Надо бы их заменить. В идеале — молодежью даже не нюхавшей пороха, не успевшей осознать преимущество револьвера перед законом. Другое дело, что в реальности это не удастся. Не спишешь одним махом сотрудников ВЧК, а спишешь, так куда они пойдут? И молодежь, не нюхавшая пороха и, соответственно, не имеющая опыта оперативной работы, сумеет заменить ветеранов не ранее, чем через год, а то и два. Видимо, в этой реальности, как и в той , придется проводить замещения постепенно, начиная с самых одиозных фигур.