Александр Афанасьев - Спасти СССР

– Михаил Сергеевич. Чем КГБ может помочь?

– Ну… скорее я жду предложений от вас. Например, можно было бы создать некий комитет… с одной стороны по поиску новых, прогрессивных технологий, а с другой – товарищи из промышленности по их внедрению. Предложения по покупке разорившихся предприятий… при Сталине скупали целые заводы, почему сейчас это не делаем? Что мешает?

Особенно если я знаю, что надо покупать, а что не надо. В принципе, меня удивляет то что СССР скупает только новое оборудование. А если есть целые заводы, продающиеся с молотка по причине банкротства? Их что купить мешает?

…

– А с другой стороны – цены на предметы экспорта устанавливаются на бирже. Что нам мешает или самим попробовать повлиять на торги или по крайней мере помочь тем кто влияет в выгодную для нас сторону.

…

– Тут тоже надо создавать рабочую группу. И не одну.

– Сделаем, Михаил Сергеевич

Вот теперь он понял. Проникся.

– Это не приказ. Это поручение партии.

– Все понятно. Я сам член партии

– С какого года

– С сорок четвертого.

Да…

– На войне принимали?

– Да… там проще было. Сказал – прошу считать меня коммунистом. Выполнил задание – и все.

…

– Меня после форсирования приняли. Вместе с теми, кто жив остался.

Вот так вот. И как обманывать таких людей?

А надо. Придется.

– Еще, Виктор Михайлович…

…

– Что-то слышали про станцию Тримайл-Айленд?

– Признаться, нет.

– Это атомная станция. У них пожар был и чуть ли до взрыва не дошло.

…

– Вот мне и тревожно. Атомщики наши. Военные понятно – а гражданские. Я недавно услышал – мол атомная станция все равно что ТЭЦ. Это же уму непостижимо так думать. Люди, в руках у которых мирный атом – так безответственно относятся к своей работе, к тем силам, что держат в руках. Просто уму – непостижимо.

Одной из причин, почему стала возможной чернобыльская катастрофа – была как раз самоуспокоенность. Была принята крупная программа строительства АЭС, люди нервничали, их убеждали что это безопасно – и поверили в это сами атомщики.

Но пара слов – и завинтится колесо, и под него попадут и невиноватые, но главное – Чернобыль так и останется никому не известен

– Может, КГБ взять под контроль атомные станции и их персонал. Как опасные объекты. Проверить персонал надо бы, кто чем дышит. Кто антисоветчину читает, кто опасно разгильдяен на работе… ну не мне вас учить

– Сделаем, Михаил Сергеевич

– Вот и хорошо. Вы кстати заходите к нам с Раисой Максимовной, не стесняйтесь. Посидим… Юрия Владимировича вспомним. Не хватает его нам, ох как не хватает…

На обратном пути снова пристал Михаил Сергеевич

– КГБ верить нельзя

– Вот как? Это почему?

– Они себе на уме. А товарищи, если узнают, что ты навещал Чебрикова – станут творими врагами. Так не принято.

– Да… обстановка тут у вас… нездоровая.

– Кстати. А что такое ГКЧП?

– При чем тут это?

– Ну, ты упоминал…

– Государственный комитет по чрезвычайному положению. Путчисты. Скинуть тебя хотели в девяносто первом.

– Путчисты? Это как в Чили?

– Да нет, не как. Труба пониже и дым пожиже – но идея та же.

– Мерзавцы! А кто это был?

– Да все, все руководство. Главный у них Янаев был.

– Янаев?! Этот пьяница?

– А можно тогда вопрос. Зачем ты этого пьяницу своим замом сделал?

– Замом? У генсека нет замов.

– Вице-президентом.

– Как вице-президентом? У нас нет этой должности. Ты ничего не путаешь? Может, с Америкой…

– Да нет. Не путаю. Ты первым президентом СССР стал. И последним.

…

– Чего молчишь?

– Понять пытаюсь. Как так?

– Это тебе Яковлев посоветовал, посол в Канаде. Ты его совету последовал, но поздно уже. Тебе надо было избираться в восемьдесят пятом или восемьдесят шестом. И обязательно на всенародных выборах.

– А я как избрался?

– На Съезде. В виде исключения.

– Ну, это правильно.

– Нет, неправильно. Причем дважды. Первый раз, что в виде исключения. Второй раз – что Съездом. Президент должен иметь собственную легитимность, а не исходящую от Съезда.

– Легитимность?

– Мандат. Так понятнее?

– Да. Но так неправильно. Съезд это высшая власть в стране…

– Съезд это большая говорильня. Митинг. Он не может принимать управленческие решения. Их принимает кто-то один и несет за них ответственность. Полную.

– Нет, ну так нельзя. С товарищами надо посоветоваться… один ум хорошо, а два…

– А два это уже говорильня. Б…, если на предприятии не один директор, а несколько, что будет? Если в министерстве несколько министров что будет?

– Так нельзя сравнивать…

– Это почему нельзя то. Принцип один и тот же. Кто-то должен принимать решения и нести за них ответственность. Если решения принимает группа, то большую часть энергии и времени придется тратить на согласование вопросов и обеспечение единства группы.

– Это разве плохо.

– Плохо. Если решения приходится принимать быстро.

…

– Вот Чебриков, например, решения принимать не может. Надо менять.

– На кого?

– Надо смотреть. Лучше кого-то брать из Афганистана с боевым опытом. Потому что в Афганистане приходится видеть мир таким, каков он есть и принимать решения и быстро. Иначе ты труп.

– Чебриков тоже воевал.

– Когда это было. Он пенсионер. Органы надо омолаживать. Вообще все надо омолаживать, хватит застоя. Вопрос – на кого.

Москва

28 февраля 1985 года

Через день – на меня вышли.

Точнее, не на меня, а на Раису – она ездила в дом моды, в ателье, заказывать себе что-то. Там ей сунули конверт, сказали – товарищу Горбачеву.

В конверте было приглашение встретиться…

Почти сутки я искал повод – здесь, кстати, для всего нужен повод, политика, по сути, под негласным запретом снизу и до самого верха. Надо – заметят, выдвинут – а так сиди и не дергайся. При этом – подковерной политикой тут все занимаются с превеликим удовольствием. Грызя, подставляя и кидая друг друга.

Тут – я это уже понял – главное чтобы внешне все выглядело прилично. За фасадом же может скрываться любое дерьмо…

Повод придумал мой верный помощник (кстати, начинаем срабатываться) – посетить МИД, чтобы узнать подробности заключенных СССР внешнеторговых сделок, в частности на поставку зерна. Там кстати уже сходу были "поводы для радости" – почему то история с зерном зависла между МИДом и Минвнешторгом. И кто за что отвечал – было совершенно непонятно.

Министр иностранных дел сидел на Смоленской площади, в одной из сталинских высоток, отданных под МИД, но к моему удивлению, когда мы подъехали – у ворот стоял ЗИЛ. Вышел Громыко, раскрасневшийся как будто на грудь принявший (я потом понял, что это так и есть)