Александр Афанасьев - Спасти СССР

А еще через несколько дней – без объявления в газетах чекисты проводили на пенсию генерала армии Филиппа Денисовича Бобкова. В качестве "утешительного приза" ему оставили служебные квартиру, дачу и машину и назначили в группу генеральных инспекторов МО СССР.

Все-таки не сталинские времена.

Москва, СССР

27 марта 1985 года

Назначение Михаила Сергеевича Горбачева на пост генерального секретаря ЦК КПСС – дало старт самой настоящей гонке среди аккредитованных в Москве иностранных журналистов за право первым взять интервью у новоиспеченного генерального секретаря.

Конечно, все ждали что право первой ночи будет у Виктора Луи. Этот пронырливый журналист и бывший политзэк был освобождён и реабилитирован в 1956 году, после чего он оставил фарцовку и стал работать в московском бюро CBS, корреспондентом британской газеты The Sunday Express а так же и помощником московского корреспондента американского журнала Look Эдмунда Стивенса. Он считался одним из доверенных лиц председателя КГБ Андропова, который через него сливал на Запад информацию – и в ответ ему позволяли намного больше чем другим: брак с англичанкой, дача в Переделкино, коллекция иномарок, про которую Луи говорил что она "больше чем у Брежнева". Надеялись так же французы – СССР традиционно сохранял особые отношения с Францией. К удивлению всех – первым удалось пробиться через бюрократию Николасу Данилоффу, корреспонденту Юнайтед Пресс Интернэшнл. Как ему это удалось, Данилофф не говорил – потому что он сам не знал…

Почему именно Данилофф? Сложный вопрос.

Скажем так – в понимании пиара и тонкостей общения с прессой я превосхожу местную публику… ну примерно на сто световых лет. Потому что я жил и работал в стране где для любого политика "иметь хорошую прессу" было предметом политического выживания, а для любого бизнесмена – предметом выживания и процветания его бизнеса. Пиар, джи-ар – ничего этого в СССР ведь не было, была пропаганда, причем такая тупая и топорная, что никого и не интересовало, "продаются" ли истории о которых они рассказывали. В США пресса не раз приводила вполне себе заурядных политиков в Белый дом. В бизнесе… например, фирма Ягуар потеряла рынок и вынуждена была продаться индийцам – когда опубликовала рекламу с целующимися геями. Сейчас бы это зашло, а тогда продажи за год упали втрое – девяностые на дворе. Хотя… и сейчас такую рекламу никто повторять не рискует. Полно и обратных случаев – добейся чтобы о тебе и о твоем товаре узнала вся страна и проснешься богатым. В США если ты знаменит – ты и богат, это аксиома.

Американец – нужен потому что именно против американцев будет моя главная игра… как говорится nothing personal just business. Если я хочу примерно году к две тысячи двадцатому завоевать умы и сердца молодого поколения американцев, чтобы они вышли на улицы и потребовали чтобы в США было как в Советском союзе, чтобы доминирующим и в Европе и в США стал социал-демократический дискурс – то работу надо начинать уже сейчас. И для начала – надо наладить коммуникацию… а Данилофф подходит для начала – он достаточно левый по своим убеждения и больше ученый. В том мире его арестуют в восемьдесят шестом и обвинят в работе на ЦРУ и это будет неправдой. Потом он уедет в Штаты преподавать.

– И что ты ему скажешь?

– Увидишь.

– Ты только осторожнее… потом все это… каждое лыко в строку

– Михал Сергеич… я много лет жил и работал на холоде. Не учи отца… и баста.

– Отец нашелся. Наглец!

Николаса Данилоффа – на проходной встречали двое – человек с пропуском и сотрудник в штатском, явно с военной выправкой. Его завели в какую-то комнату и, извинившись, попросили оставить все вещи. Выдали блокнот, письменные принадлежности и диктофон

Потом повели наверх, завели в какую то обитую полированной карельской березой комнату, где сидел человек с таким видом, как будто у него многодневный запор. Он осведомился, понимает ли товарищ Данилофф, какая ответственность на нем лежит. Данилофф ответил, что понимает. Тогда чиновник нудным голосом минут десять читал правила – не перебивать, не передавать ничего товарищу Горбачеву, не пытаться задать несогласованные вопросы.

Данилофф сказал что все понимает.

Затем его подняли на этаж выше – там новый обыск, уже явно личной охраной генерального. Затем – поход по коридорам с обязательной для таких помещений в СССР красной, бесконечной ковровой дорожкой, дверь, потом еще дверь…

– Товарищ Данилов…

Генеральный секретарь ЦК КПСС улыбаясь, встал из-за стола и пошел ему навстречу, протягивая руку…

Для Данилоффа это было культурным шоком, еще большим чем все что происходило ранее. Он привык к СССР, к советским чиновникам, всесильным и бессильным одновременно, боящимися самостоятельно принять хоть какое-то решение и не говорящими посетителям, на основании чего они принимают такие решения, которые они принимают. Это были мужчины среднего и старшего возраста, одетые в мешковатые, плохо пошитые костюмы, часто со следами тайного пристрастия к алкоголю на лицах, боящиеся иностранцев. Он знал и их кабинеты: у простых чиновников это обязательно белый верх, а ниже – грубо покрашено масляной краской синего или зеленого или коричневого цвета. Если чуть повыше – это отделка деревом, карта СССР на одной из стен, телевизор и дверь, зачем-то обитая кожзаменителем с фигурными гвоздиками. Он знал, чего ждать в этих кабинетах и чего ждать не следует. И на этом фоне – его встречал генеральный секретарь: слишком молодой для такого поста, одетый в дорогой, хорошо пошитый костюм из шерсти, со вкусом подобранный галстук и очки в дорогой оправе. И самое главное – он улыбался. Почти как американец. В отличие от американцев русские почти никогда не улыбаются, но этот – располагающе улыбался.

Данилофф не знал, можно ли пожать руку новому главе СССР. Кажется, его предупреждали о том что к генеральному секретарю нельзя прикасаться – но если он сам протягивает руку для рукопожатия? В конце концов – американский журналист пожал протянутую руку…

Как давать интервью – я не знал, поскольку ни разу этого не делал – но меня учили и такому. Приходилось импровизировать.

Началось все конечно с общих вопросов, с подсказками настоящего Михаила Сергеевича я рассказал немного приукрашенную версию собственного детства и юности. Как бегал по улицам южного села, где русские перемешались с украинцами и никто не знал, кто есть кто и знать того не хотел. Как началась война и ушел на войну отец. Как пришли фашисты – но быстро ушли – Красная армия наступала, но боев на нашем направлении не было. Как вернулся отец – после ошибочной похоронки, и как мы с ним намолотили на двоих 8888 центнеров зерна. За это меня наградили орденом и дали путевку в университет. Паренек с юга, из крестьян – поступил бесплатно на юридический факультет лучшего ВУЗа страны. Рассказывая все это, я знал, к кому обращаюсь. В США тоже есть юг. И там тоже – многие родители мечтают, что сын поступит на юридический и сделает карьеру. Крестьянский паренек из захолустья с юридическим образованием, сделавший карьеру и поразительно быстро поднявшийся по всем ступеням политической машины – это очень понятный и располагающий для простых американцев образ, они точно это "купят".