Александр Алексеев - Роза [СИ]

4 марта 1950 года.

Утром был дождь со снегом. На улице не бегали – ноги переломаешь. Мстислав похвалился, что название его кандидатской напечатали в «Вечерней Москве». Стёпа договорился с тётей Клавой, что завтра вечером в общаге будет его прощальный вечер с друзьями. Любочка с Колобком в понедельник допрыгают второй и третий прыжки. Будут как и Катя форсить белым куполом на синем фоне. Абрамян пригласил свою подругу на вечерний сеанс в кино. На следующий день вечером пойдёт с родителями знакомиться. Нервно вон смеётся. Очкует видать.

Натянули с коллегами по амплуа форму, ждём команду «на лёд». Кучерявый Гриша Мкртычан травит как он в сорок шестом в «Трудовых резервах» против Боброва с Тарасовым играл. Такой матч выдал, что его тут же в ЦДКА пригласили. Карл Лиив протяжно рассказывает как с пятнадцати лет за таллинские клубы стоял. Про военные годы дипломатично умалчивает. Про него говорят, что он в воротах всегда на месте. Невозмутимый и немногословный как многие прибалты. В нём не было хоккейной страсти и фанатизма Мкртычана и Пучкова. Спокойствие и надёжность были его главными качествами. Про меня (Хария) тоже самое говорили…

Здоровяк Никаноров болтал со своим партнёром. Смеялся, услыхав тюремную кличку Сологубова – «Комар».

Ага. Хорошо, что коровы не летают. Этот комар любого через борт перекинет.

Тарасов спорил с партнёрами, утверждавшими, что спорт – это прежде всего каторжный труд. А играющий тренер говорил, что хоккей – это праздник. Наша задача подарить радость людям.

Никоноров зычно спросил у бывшего одноклубника:

– Бобёр, ты говорят фигуристку окучиваешь. Как она на хозяйстве? Толчок хорошо моет?

Все заржали. А Шувалов ответил за Сёву:

– Она – конькобежка. Чемпионка Союза и призёрка мировых первенств. Для толчков у Сёвы в каждом городе гарем есть.

Если б я был султан…

В раздевалку вошли тренер Аркадий Чернышов и двое товарищей из ЦК партии. Цэковцы по очереди заявили, что партия и народ ждут от нас только победу, и т. д. и т. п… В конце попросили игроков сборной подписать клятву, что мы обязуемся выиграть этот матч. Тарасов, посмотрел на ребят, и послал представительных товарищей в голубые дали. «Чё сидим? – не успокаивался Толя, – На лёд. Живо.»

Бобров, пошушукавшись с Чернышовым, попросил меня провести разминку. Тарасов зло зыркнул на меня. Разминка – его хлеб. Покатались. Поиграли без фанатизма, как и просил Чернышов. В конце тренировки после совещания с партработниками, Чернышов объявил:

– В пятёрках две замены. Вместо Тарасова играет Бекяшев, вместо Сологубова – Уколов.

Играющий тренер армейцев зло усмехнулся и сплюнул на лёд, а прямолинейный Сологубов так треснул клюшкой о край бортика, что крюк отлетел в сторону ответственных работников.

– Поосторожнее. Не в лагере. – предупредил защитника один из партайгеноссе.

У борта появились Рада и Алексей Аджубеи. Кивнули цэковцам, а те в ответ напомнили команде, что никаких бесед для печати и радио без их разрешения не вести.

– Эх, а мы интервью у хоккеистов хотели взять, – огорчается зять Хрущёва после приветствия. Поворачивается ко мне:

– Юрий, а может…

– Не, – говорю, – Я и так здесь на птичьих правах. Запасной запасного… Вы на колёсах? На Арбат подкинете?

– Подкинем. Только В Спасопесковский заедем. Мне к двадцатилетию смерти Маяковского нужно статью написать. – говорит Рада.

Проезжаем резиденцию посла США, посольство Монголии. Останавливаемся у ухоженного четырёхэтажного дома. Поднимаемся. Рада объясняет прислуге кто мы. Заходим. Здороваемся. Смотрю на фото женщины с гипнотическим взглядом. Потом на фото где она с молодым Маяковским.

– Это я с Володей в Петрограде, – заметив мой интерес, говорит пожилая женщина.

– Лиля Юрьевна, – начинает Рада, – расскажите про Маяковского, про его окружение. А правда, что он Вам стихи посвящал…

Горничная заносит чай, разливает, уходит. Хозяйка улыбается. Видимо прокручивает приятные воспоминания. Потом как бы заметив нас, кивает и читает, рубя слова:

Покрутив рукой в воздухе, продолжает:

– Кусочек… Стих называется «Лилечка». А вот ещё: «Если я чего написал, если чего сказал – тому виной глаза-небеса, любимой моей глаза.» Он при нашем знакомстве был воздыхателем моей сестры Эльзы… Это она так думала. Все вокруг получали от Володи персональные стихи. Лишь одна она – безстиховая. Хотя, она первой прочитала «Послушайте, ведь если звёзды зажигают – значит, это кому-нибудь нужно?».

– А почему вы втроём с бывшим мужем жили? Это мода такая была?

– Никакой моды. Осип был мне не просто мужем и другом. Он был моей частью.

Перекладывая старые фото, Лиля Юрьевна рассказывала смешные и драматические моменты. Она словно вновь проживала свою бурную молодость.

– Вот фото из французского ресторана. Володя даже подписал его своим отрывком из поэмы:

– Такой вот он был. А его для учебников причесали. Впрочем, как и Есенина…

Хозяйка берёт следующую фотографию.

– Вот наши друзья Всеволод Мейерхольд и Зинаида Райх, бывшая до того женой Сергея Есенина. Мы в Петрограде познакомились когда ставили «Мистерию-Буфф». Перед войной я упала в обморок, когда узнала о смерти Зины… Так то я крепкая. До ста лет могу прожить. Тем более меня всю жизнь берегут солдаты Дзержинского. Я, знаете ли Сталину иногда письма пишу… и получаю ответы.

Натуженно улыбаюсь.

Смелая женщина. Прожила яркую жизнь. Любовь, смерть, успех, ненависть. Такой вот смешался коктейль.

Звонок. Заходит молодой мужчина. Представляется:

– Сергей Наровчатов. Начинающий поэт. Вот, Лиля Юрьевна, мой первый сборник. А вот материалы для второго. Вы говорили, что сможете помочь.

Рада интересуется:

– Воевали?

– Да. – Смущаясь говорит Сергей, – Капитан. Дошёл до Берлина. А стихи решил писать после Мясного Бора.

Аджубей заинтересовано кивнул, и открыл блокнот.

– Мне друзья из второй ударной армии рассказывали, – вытерев пот со лба, продолжает начинающий литератор:

– Они летом сорок второго из котла прорывались. Там полоса шириной меньше километра из окружения была. Наши потоком бежали по телам погибших бойцов. Немцы из пулемётов стреляли как в тире. Лишь ленты да стволы меняли. А наши бежали два дня и две ночи, прикрываясь телами погибших товарищей. Я, услышав это, написал: