Михаил Ланцов - Воевода

Молча.

Только команды над полем раздавались, да выстрелы. С их стороны. А со стороны ногайцев творилась настоящая вакханалия.

Андрей на нее смотрел с совершенно равнодушным видом. Он — знал, что там будет без всякой демонстрации. А вот его люди, особенно из числа поместных дворян, нет. Они недооценивали огнестрельное оружие. Пренебрегали им. Считали чем-то презренным и бесполезным. Ничтожным. Посему с высока смотрели на стрельцов, что воевода включил по непонятным им причинам в состав полка. Эта демонстрация была для них. В первую очередь для них.

А ведь пищали у стрельцов были местными, дурными. И порох далеко не идеал. Его даже не гранулировали еще. Мякоть пороховую. Нет, оно понятно, грануляцию в Испании, Италии и Франции уже использовали в полный рост. Примитивную. Через дробление. Но то — там. А здесь, на Руси, она еще не утвердилась.

Но даже с помощью этого дурного инструмента удалось произвести ТАКОЙ эффект, что Андрей больше в последствии ни от одного из очевидцев не слышал, что оружие огненного боя, де, погань.

Наконец — тишина.

Стрельцы остановились, расстреляв по восемь газырей. Андрей, не сильно парясь, так их и назвал. Устал выдумывать. Тем более, что смысл у этого слова имелся вполне подходящий[1].

— Первая турма копейщиков, спешиться. — скомандовал воевода. — Взять короткие копья и добить там всех. Кроме командира.

Сигнальщики без промедлений отработали.

Турма эта стояла в двух шагах, поэтому обошлись без звуковых инсталяций и махания флажками. Спиридон сам стоял рядом и прекрасно все слышал. Он и отправился передавать приказ…

Копейщики спустились на землю. Передали коней коневодам. Сдав свои длинные копья ломового боя им же. Сами же сняв короткое копье, что возилось за спиной на плечевом ремне, как винтовка, пошли вперед. Само собой, удерживая в левой руке большие щиты-капли. От греха подальше.

Дальше все произошло просто, достаточно быстро и бесхитростно. Деморализованные и раненные противники практически не оказывали сопротивления. Поэтому их легко перебили.

Исключая предводителя. Которого взяли в плен. Пусть и не сразу. Он немного попытался огрызаться. Но его тупо смяли, прижав большими щитами.

— Лихо… — тихо констатировал Кондрат, махнув головой в сторону разгромленных ногайцев.

— Жутко, — согласился с ним Спиридон.

— Обычное дело, — пожав плечами, ответил Андрей. — Это вы еще не видели, как мушкетеры палят. Там руки-ноги отлетают в разные стороны, а головы лопаются как спелые фрукты.

— Мушкеты… охохохо… — произнес Кондрат и покачал головой, явно раздосадованный услышанным. Остальные просто покивали, выражая свое полное согласие.

Одна хорошо проведенная презентация позволила преодолеть предрассудки бойцов целого полка. Раз. И мозги встали на место. И уже на ближайшем биваке по лагерю пошли разговоры о том, что было бы здорово луки вот такими вот игрушками заменить. Только чтобы с коня можно было стрелять. Очень уж действенным оказался огонь. Очень уж результативен.

Понятно дело, что накоротке и из лука можно дел натворить, особенно стрелами с гранеными шиловидными наконечниками. Но это — накоротке. А тут — с сотни шагов начались дела. Пусть не все пули попали в цель. Далеко не все. Но попали же! И главное — каждое такое попадание по действенности было не в пример круче, чем любая стрела.

Андрей же проехал по лагерю, слушая, и улыбался. Это-то ему и требовалось. Ведь перевооружение не за горами. Не с луками же воевать в самом деле? Да, на определенном этапе луки были полезны. Но они сыграли свое дело. И теперь требовалось переходить на следующий уровень. Совершать level-up, то есть. Что без одобрения и поддержки полка никак не выйдет.

Поход же…

Поход было пора сворачивать. Воеводе до крайности не понравилось поведение этих ногайцев. Ему показалось, что они специально хотели его отвлечь от чего-то. И это было странно. Понятно — боевого слаживания за столь непродолжительный период времени добиться не удалось. Но в целом, для отчета Царю, поход уже вполне годился. А дальше? Там видно будет. Сейчас главное — разобраться в том, что происходит. Потому что чуйка у воеводы тульского просто билась в истерики, ожидая какого-то подвоха….

***

— Что вам надо? — громко спросил Петр у подъехавших ко рву ногайцев.

— Мы знаем, что в крепости — жена и дети воеводы.

— И что с того?

— Мы предлагаем вам заплатить. И мы уйдем.

— Нет! — резко выкрикнула Марфа, поднявшись на стену.

— Уйди. Хозяйка. Тут опасно.

— С нами будет вести переговоры женщина? — хохотнув, крикнул один из ногайцев. А кто-то из его спутников как-то желчно пошутил на эту тему. На адыгэбзэ. Марфа прекрасно поняла эту шутку. И ее заклинило. Она вышла вперед. Уперла руки в боки. И ка-а-ак открыла рот. Да ка-а-ак понесла на них, похлеще базарной бабки.

Поначалу на адыгэбзэ, на котором она более-менее изъяснялась. На современном, понятное дело. Но ее вполне понимали, посчитав речь за диалект или акцент. А потом, разогревшись, невольно стала сваливаться на свой родной язык. И тут уже понимания стало меньше. Хотя язык узнали. И кое-кто из этих степняков даже понимал его через раз.

Она отчитала их от души. Вспомнив все, что обычно принято вспоминать на Кавказе. И наступила на все их мозоли. После чего замолчала. И с сильным акцентом по-русски произнесла:

— Убирайтесь! Не будет выкупа!

Развернулась.

И медленно, горделиво удалилась со стены.

Петр же, проводив ее ошарашенным взглядом, лишь как-то виновато пожал плечами и последовал за ней. Он, правда, ни слова не понял из того, что она говорила. Но тут это не требовалось — явно же поливала гостей помоями. Вон какие у них сложные, красные лица. Значит язык этот им сведущ.

Наступила тишина.

В которой неудачливые переговорщики молча отъехали обратно к временному лагерю.

— Хозяйка, зачем ты вмешалась? — осторожно спросил Петр.

Она остро глянула. Но промолчала.

— Они могли выстрелить в тебя. Пустить стрелу.

— На переговорах? В женщину? — криво усмехнулась Марфа. Видимо возбуждение еще не сошло, поэтому говорила с заметным акцентом.

— Ты говоришь как-то странно.

— Я в ярости.

— Да что такого они тебе сказали?

— Они посмели оскорбить мою мать. Очень грязно.

— А-а-а-а… — кивнул Петр, который ровным счетом ничего не понял. Культ матери на Руси не был никогда таким ярким. И отчего так заводиться он не знал. Да, обидно. Да, если бы его мать оскорбили, то при случае бы глотку перерезал. Но такие эмоции? Такие страсти? Странно…

Про то, откуда Марфа знает их язык он не спрашивал. Да и вообще постарался оставить ее в покое. Вон — вся еще кипит словно котел с похлебкой.