Даниил Калинин - Игра не для всех. 1941 [litres]

– Если с ней что случится…

Однако Перминов жестко обрубил мой выпад:

– В живых сначала останься, боец! Соломатина в руку ранило, Петров нам сейчас не поможет, ему своего фрица снять нужно. На троих соображаем, Рома, сейчас все бойцы!

Ответить я не успеваю – раздается очередь пушки подъехавшего броневика, которая, правда, приходится на дом лесничего, прошив его стену несколькими попаданиями… И не прекратила еще лаять автоматика орудия, выбрасывая в нашу сторону двадцатимиллиметровые бронебойные болванки, как раздался отчаянный возглас Ольги:

– Бегут!

Девушка тут же начинает стрелять, и одновременно с этим я рву шнур «яйца» и разом встаю. Страх за любимую и отчаянное желание ее защитить заглушает ужас быть разорванным немецкими снарядами… Заметив залегающих метрах в двадцати пяти от нас фрицев, как раз выскочивших за деревья, мешающие точному броску, что есть силы метаю гранату. Синхронно со мной бросает «яйцо» и командир – и практически сразу верхние плошки поленницы сносит ударившая с броневика очередь МГ.

Не дожидаясь результата взрывов, я рывком бросаюсь к Ольке и, отчаянно дернув ее за руку, увожу назад к дому лесничего – как раз туда, где лежат останки Карташова. Но сейчас не до ужаса и брезгливости, сейчас лишь бы выжить, лишь бы успеть добежать, пока немцы перезаряжают пушку…

…Сзади вновь раздается лай орудийной автоматики…

Но мы успеваем добежать, буквально нырнув за угол сруба, и тут же продолжаем бег, направившись к Петрову. Если он замочил своего фрица, можно сваливать отсюда нафиг – до стены деревьев хотя бы добежать, а уж там, глядишь, и оторвемся!

Однако разглядев, что недавний конкурент распластался на земле с лужей крови у головы, я замедлил шаг, лихо матерясь от неожиданности и испуга. Не сошлось у погранца с фрицем, не он завалил врага, а наоборот… А секунду спустя из-за угла дома лесничего показался здоровенный немец.

На мгновение мы просто замерли. Я слышал, такое случается на войне, когда смертельные враги оказываются в шаге друг от друга, не готовые к подобной встрече. И как ни странно, но первой среагировала казачка, вскинув «вальтер» и нажав на спуск, вот только вместо выстрела раздался лишь сухой клац бойка.

Осечка!

Но именно она привел нас с противником в чувство.

…Винтовки обоих в момент встречи были направлены в сторону – а разом направив их к цели, мы зацепились стволами. Тут же я налег на свой карабин, оттесняя от себя штык вражеского «маузера» – у фрица штык-нож штатно прикреплен к стволу, – но сразу понял, что немец физически сильнее. Гораздо. И что парой секунд спустя он наведет оружие на меня, или застрелив, или заколов одним точным выпадом.

Эта отчаянная мысль придает мне сил – с шагом вперед я буквально бросаю тело на сцепленные карабины, а сблизившись с противником, тут же прыгаю ему в ноги. От борцовской базы самбо из детства у меня мало что осталось, но все же веса тела хватает, чтобы сбить здорового фрица наземь примитивным проходом!

Окрыленный первым успехом, выхватываю клинок СВТ из ножен, но падающую вниз руку перехватывают железные пальца врага, сжав запястье правой в стальном захвате. Я пытаюсь навалиться на рукоять штык-ножа корпусом – но тут в глазах словно звезды взрываются! Тяжелый удар немца сбивает меня на землю, а клинок вылетает из кисти… В следующую секунду крепкие пальцы врага сжимаются на моем горле, разом перекрыв поступление кислорода, но все же я успеваю почувствовать тяжелый запах пота и едва ли не смрад изо рта ганса…

Но спустя мгновение хватка противника ослабевает: упущенная им из вида казачка со всей силы бьет пистолетной рукоятью ниже каски, туда, где шея его стыкуется с плечами. Очевидно, это очень больно – но не смертельно: бешено зарычавший фриц встает и с размаху, еще на развороте заряжает тыльной стороной ладони по лицу моей любимой. Разом обмякшую Ольку кидает на стенку сруба…

Мразь!!!

Ярость приводит меня в чувство. Схватив выроненный клинок, я встаю и с дикой ненавистью всаживаю его в спину врага в районе почек – а потом еще и еще, ощущая в душе лишь мрачное, звериное ликование. Вскрикнувший немец заваливается на спину, едва не придавив меня в падении – но оттолкнув тело противника в сторону, я тут же бросаюсь к лежащей без чувств жене.

– Оля, Оля!

Отчаянно хлопаю по щекам девушки, из разбитого носа и губ которой обильно сочится кровь. Но глаза казачка открывает быстро, и взгляд у нее осознанный, что заставляет меня радостно воскликнуть:

– Слава богу!

Порывисто обняв девушку, я облегченно выдыхаю, но именно в этот же миг осознаю, что рев мотора «Хорьха» слышится уже совсем близко…

А потом в очередной раз раздается лающая автоматическая очередь пушки броневика – и секунду спустя довольно гулкий взрыв. Выстрелы замолкают, и, обрадованный, я бросаюсь к углу дома в надежде увидеть горящий бронеавтомобиль!

Но вижу въезжающий на подворье лесничего «Хорьх», переехавший изуродованное тело Перминова.

Эх, командир…

Быстрее прячусь за угол сруба; сердце бешено колотится. Уже не убежать – заметят, покрошат в спину, как только побежим к лесу… Шатаясь, ко мне подходит Оля с каким-то отчаянно горящим взглядом, в котором читаются одновременно и отчаяние, и решимость. Она услышала звук мотора броневика уже после взрыва противотанковой связки – и все поняла.

– Я тебя люблю.

Жена порывисто меня обняла – а я крепко-крепко сжал ее в своих объятьях, не в силах выдавить из клокочущего горла хоть что-то, кроме сдавленного сипа…

Помощник, пожалуйста, помоги! Сохрани игру или дай выйти! Я не хочу умирать, я не хочу видеть ее смерть…

Ваш запрос не может быть удовлетворен.

Эх, жестянка…

С трудом сдерживаюсь, чтобы не заплакать, хотя перед глазами все начинает плыть, но усилием воли давлю этот порыв. Вместо этого севшим горлом произношу, собрав в кулак все душевные силы:

– И я тебя люблю, Оля, очень сильно люблю…

Н-да… Если бы у меня была хоть одна граната, то я бы попробовал уйти достойно, на рывке, постаравшись в последний миг принять бой, пусть и с мизерными шансами на успех…

Граната…

Граната!

Твою ж дивизию, что я за мудак! Ведь у меня есть еще одно «яйцо»! Я его специально переложил в карман галифе после того, как вторым из пары Ольки заминировал «цундапп»! И оно все время было со мной, я просто привык к его тяжести, привык ощущать на бедре!

– Оля!

Девушка поднимает на меня красные от слез глаза:

– Да?!

Голос у казачки слабый – кажется, она уже смирилась с концом, как и я пару мгновений назад.

– Оль, а что за молитву ты читала, когда мы на мотоцикле немцев объезжали? Которые еще отдыхали у дороги.