Марина Кижина - Большая охота

Большая черная птица парит в лучах медленно поднимающегося над холмами солнца. Круг за кругом, то выше, то ниже, ветер упруго посвистывает в жестких перьях. Мелькают внизу цветные пятна – крутые холмы в рыжей патине увядающих трав, темно-зеленые квадраты виноградников, купы буковых рощ, медленно перемещающиеся в облаках пыли овечьи отары… Прожив на свете более полувека, ворон давно усвоил, где можно рассчитывать на добычу, а куда соваться не стоит. Небольшой птичий мозг твердо помнил: держись полей и лесов, избегай городов, избегай людей, а в особенности – избегай огромной рукотворной горы. Лесные звери и птицы инстинктивно старались не приближаться к этому месту. Крылось в нем нечто, противоречащее бесхитростным представлениям неразумных тварей об окружающем мире.

Среди людей зловещее место носило гордое имя «Ренн-ле-Шато», замок Ренн, фамильное обиталище правителей здешних краев. Для животных замок был и оставался нагромождением золотистого известняка, умело и хитро прикидывающимся обычной человеческой постройкой. Здесь всегда что-то происходило – незаметно, исподволь, кроясь во мраке и шурша змеиной чешуей по камням. Высокий огонь в ночи, люди, чья жизнь оборвалась до срока, пропавшие без вести – или, наоборот, взявшиеся неведомо откуда…

Как, к примеру, трое верховых, выехавших из неприметного распадка примерно в четверти лиги к юго-востоку от стен замка. Отпущенное природой разумение ворона в голос кричало: узкое ущелье заканчивается тупиком, глухой каменной стеной. Люди вместе с лошадьми никак не могли пройти сквозь нее. Им вообще было неоткуда появиться, разве что изникнуть прямиком из земной тверди.

Тем не менее, эти трое поочередно покидали ущелье. Даже не трое, а четверо: один конь нес двоих седоков. Одолев густо усеянные каплями росы заросли дрока, всадники выбрались на торную тропинку. С высоты птичьего полета было видно, как, извиваясь между холмами, она убегает к берегу узкой речушки, перебегает желтой полоской брода на другой берег и устремляется к околице ближайшего людского поселения. Река звалась Сальсой, деревня на ее левом берегу – Арком.

Для людей, с трудом вырвавшихся из железных объятий Ренн-ле-Шато, эти незамысловатые названия означали свободу и надежду. Однако для птицы они были всего лишь непонятными звуками.

Ворон быстро потерял бы интерес к странному отряду… если б не одно обстоятельство. Вышедшие из распадка люди не подозревали о поджидающей впереди засаде. Среди окрестных холмов затаилось около десятка верховых, разделившихся на две группы. Беспечная добыча миновала один из секретов, устремившись прямиком в лапы второго.

Как гласил многолетний опыт ворона, после столь неожиданных столкновений у обочины дорог частенько остается кое-что съедобное. А если уж люди примутся размахивать длинными блестящими железяками, то сытный обед обеспечен. Пожалуй, стоит обождать и посмотреть, как станут развиваться события…

Черная птица резко нырнула вниз, стрелой прошивая стылый утренний воздух. Хлопнули складывающиеся крылья, зашелестели перья: ворон приземлился на выступе скалы и затоптался, устраиваясь поудобнее.

Явившаяся из распадка загадочная компания, надо заметить, выглядела довольно разномастно. Старшим – и несомненным вожаком – представал высокий, варварского обличья тип в одежде явно с чужого плеча, обладатель растрепанной гривы каштановых волос и зеленоватых глаз. Его спутник, тот, что восседал на могучем фландрском коне, вполне мог принадлежать к благородному сословию Британских островов – о чем свидетельствовали прямые, почти белые волосы и тяжелая, что называется, «лошадиная» нижняя челюсть.

За спиной англичанина, на крупе его коня, примостилась дама в наброшенном на плечи дорожном плаще зеленого сукна. Молодость, красящая любую женщину, к путнице особой щедрости не проявила. Острые черты треугольного личика, темно-рыжие пряди, стянутые на затылке в тугой узел… Происхождение девицы поддавалось определению с изрядным трудом. С равной долей вероятности она могла быть уроженкой Альбиона, Ирландии, бретанской француженкой и даже северянкой из Норвегии.

Зато место рождения замыкавшего маленькую кавалькаду юноши угадывалось с первого взгляда. Только Италийский полуостров мог одарить мир столь примечательным образчиком человеческого рода. Смуглый, черноглазый и горбоносый мальчишка явился на свет исключительно на погибель как женщинам, так и некоторым мужчинам, обладающим противоестественными склонностями. Единственный из всех, он выглядел сейчас то ли испуганным, то ли неуверенным. И когда из кустов на тропинку вдруг высыпали вооруженные люди, итальянец от неожиданности так рванул поводья, что его гнедая возмущенно ржанула и заплясала под неловким седоком.

– Доброе утро, господа! Вот мы наконец и встретились. Мое почтение, мистрисс Уэстмор, как поживаете?

Саркастический возглас принадлежал предводителю охотников на двуногую добычу – человеку лет двадцати пяти, светловолосому и коренастому, одетому в невзрачный наряд небогатого горожанина. Поверить этому маскараду мешали кое-какие мелочи, хорошо различимые опытным глазом. К примеру, отличный, дорогой работы меч на левом бедре. Породистый жеребец чалой масти, никак не могущий оказаться под седлом простолюдина. Наконец, сама манера поведения незнакомца: человека, привыкшего отдавать приказания и уверенного, что его слова будут немедленно исполнены.

Его подчиненные, числом семеро, постепенно стягивались к месту событий. Все, кроме стрелков, конные, добротно одетые и вооруженные, они так же мало напоминали заурядную разбойничью шайку. Скорее уж группа смахивала на баронских дружинников, некими странными обстоятельствами вынужденных прикинуться грабителями с большой дороги. Двое держали наперевес арбалеты – вроде бы небрежно, ни в кого особенно не целясь, однако механизмы взведены и тяжелые стрелы готовы в любой миг сорваться с тетивы.