Марик Лернер - Делай, что можешь [litres]

– О, дорогая! – вскричала между тем Аросева, обнаружив мою любовницу.

Они поцеловались, причем по-настоящему, а не как среди образованного общества принято воздух возле щечки. Похоже, Анна не врала, и отношения дружеские.

– Прекрасная игра, Марго.

На самом деле зовут Аросеву простонародно – Агафья. Но имя это мало кому известно. Везде Маргарита пишут. Да и фамилия не вполне настоящая. По первому мужу. Так артистке больше нравится, а клипсы, с ходу подсказывающей информацию о любом общественном деятеле, пока не изобрели. Мало кто в курсе сомнительных подробностей личной жизни. Анна вот знает и поделилась, когда начал расспрашивать, предупредив, – не любит наша кинозвезда вспоминать прежнее.

– Спасибо.

Тут Аросева засекла меня и моментально построжела. Я максимально радостно улыбнулся, пытаясь подсказать, что не с плохими известиями приехал.

– Николай Жандров, – представляет Анна.

Официально Агафья, она же Маргарита, у меня не лечилась и знать меня не может.

– Очень приятно, – говорю, изображая поклон. У зеркала тренировался.

– Интересный молодой человек, – произносит хорошо поставленным голосом Аросева. И совсем другим тоном, обращаясь к набившимся в комнату: – Господа, спасибо за поздравления, позвольте слегка передохнуть перед банкетом. Приглашаю всех вас!

Лишних выпихивает какой-то шустрый парнишка смазливого вида. По сведениям Анны, наша артистка, перевалив тридцатилетие, не пропускает юношей определенного типа. Многие об этом в курсе, но бомонд смотрит на такое поведение снисходительно. Главное, не попадать в скандалы.

Парень оглядывается на нас, не собирающихся уходить, и Аросева отмахивается.

– Подержи дверь с той стороны, – небрежно просит. – Чтоб не лезли.

Не помню, как звали ту артистку в «Театре», но Аросева запросто бы могла дать ей фору. Интонации высший класс!

– Мы в Москве сугубо по делам, – сказала Анна. – Не могла не побывать на премьере. Коля тоже был не прочь посмотреть.

Черта с два. Прекрасно б обошелся, но не говорить же – вранье. Хотел бы я знать, не содержится ли во фразе некий понятный им обеим смысл. Как-то странно прозвучало «мы».

– И как, понравилось? – посмотрела прима на меня.

– Пьеса – совсем нет, – отвечаю честно, – а ваша игра – да. Забываешь, глядя, что возраст неподходящий…

– Николай! – ошарашенно восклицает Анна, и Аросева останавливает ее, подняв руку.

– …и порывы Катерины наигранные. В какой-то момент перестаешь замечать за естественностью. На экране синема, извините, чересчур утрированно смотритесь, а здесь речь очень много значит.

– Спасибо, – сказала она, улыбнувшись. – Такого приятного комплимента мне еще не делали. И про фильмы абсолютно так. А Островский, – перешла на заговорщицкий шепот, – совсем устарел. Нам бы пьесы реально актуальные, о недавних годах.

Ударение стояло такое, можно не сомневаться, подразумевает послевоенное время.

– Булгаков нечто любопытное написал, пока в цензуре находится. Надеюсь, позволят. Пришлю обязательно приглашение. Кстати, – сказала, извлекая сумочку и ковыряясь в ней. Как и в каждой приличной дамской, там присутствовала куча вещей. – Как чувствовала. Тебе письмо от Веры.

Анна выхватила мгновенно и, не замечая, прикусила губу, отрывая клапан. Я отвел взгляд. У нее явно была жизнь до меня и нечего лезть.

– Простите, – сказала Аросева, – я буду приводить себя в порядок. – Она села в кресло и развернулась к зеркалу.

Невольно поражаюсь, насколько похоже на привычные офисные. Спинка, ручки, даже колесики. Рычажком можно регулировать высоту и наклон. Правда, все сделано из чугуна и должно весить много. По паркету не поездишь. Надо выяснить, где такие продаются, и себе завести.

– А вы смело говорите, внимательно слушаю.

– У меня несколько необычная просьба, – бормочу застенчиво.

– Для вас что угодно, – смывая грим, заявила внушительно. – Мне б отрезали грудь в самом лучшем случае.

– Сведите меня с Ханжонковыми. Вы ж знакомы с Антониной Николаевной.

По слухам, жена хозяина на кинофабрике значила ничуть не меньше супруга. Она подбирала актеров, вела переговоры с поставщиками и прокатчиками. А возраст уже немалый, и не может не попытаться притормозить уходящие годы. И тут я, весь из себя красивый и убирающий морщины с мешками под глазами, а также целлюлит. Неужели откажут в маленьком одолжении?

– Чтоб не отмахнулись от молодого парня, а отнеслись серьезно.

Она посмотрела на меня в зеркало, подняв бровь. Ничего не произнесла, а как все понятно!

– Есть сценарий.

В глазах нечто мелькнуло, догадываюсь, насколько достали с подобными просьбами, но протянула руку царственным жестом. Я поспешно извлекаю сложенные листы из кармана и вручаю.

– Вы понимаете, что обещать ничего не могу?

– О, я с удовольствием отдам всю славу и гонорар, если найдется, кому довести до приемлемого состояния. У меня только одно условие.

– Да?

– Сцена с таблетками от головной боли должна обязательно присутствовать. И название пилюль крупным планом.

Аросева рассмеялась практически сразу. Поняла.

– Ты не только волшебник, но еще и большой хитрец.

– А еще готов вложиться в съемки.

– И сколько у тебя есть? – спросила она серьезно. – Дорогое удовольствие снимать кино.

– Ну, дороже «Обороны Севастополя» вряд ли выйдет, – тонко улыбаюсь.

По здешним понятиям, уже давно устаревший с 1911 года фильм все равно остается одним из самых роскошных. Первая русская полнометражная картина с кучей массовки и декораций. Если верить газетам, в сорок тысяч съемки вышли, и то исключительно из-за помощи военного начальства, дававшего солдат для работ и изображения сражающихся. Как бы вершина дореволюционного искусства. Для меня дикий наив и изумительно просто. Ни тебе нормальных спецэффектов, ни порядочной интриги.

– Не-а, разговор пойдет иначе. Я хочу видеть финансовую роспись затраченных сумм и мой процент в случае прибыльности проката. На возмещение при убыточности не претендую. Тогда и побеседуем конкретно. В конце концов, что при данном варианте теряет студия?

Лицо у нее было задумчивое.

– Между прочим, чисто по-дружески посоветуете кого, разбирающегося, чтоб не накручивали смету? Не за добрые слова, естественно. И я не собираюсь выдавливать каждую копейку. Все мы люди. Но не хотелось бы серьезного обмана и скандала.

Дверь распахнулась, и красавчик сдавленно нечто попытался сообщить. Его просто придавили к проему, и мимо невозмутимо прошел уже пожилой человек с резной красивой тростью и в роскошной шубе нараспашку. Холодно на улице, но не до такой же степени!

– Марго, – произнес он роскошным командным голосом, подкручивая и так торчащие вверх кончики усов, – мы заждались!