Алексей Янов - Княжич [litres]

Сильно не разлепляя глаз, вгляделся в его сгорбленную фигуру. Выглядел паренёк лет на пятнадцать, то есть на пару лет постарше моего нового телесного обиталища. Он обладал запоминающейся внешностью – рыжий, худой, с веснушчатым лицом. Только я не понял, на черта он здесь спал, вроде бы вчера я засыпал в одиночестве? Надо бы аккуратно, в моём случае немногословно, прояснить этот вопрос. А то, знаете ли, с трудом удаётся понимать местный кривичский диалект старославянского языка. Вдобавок меня так и подмывает сказануть что-нибудь этакое, на современном мне русском, что для слуха местных обитателей звучит как нечто тарабарское и непонятное. Вот и вчера мне приходилось натуральным образом «фильтровать базар», подстраиваясь под местную «мову», запоминая новые слова, фразеологизмы и обороты речи.

Ситуацию вживления в личину реципиента облегчали два обстоятельства. Во-первых, раньше Владимир Изяславич – именно так зовут княжича, куда меня забросила нелёгкая, сильно заикался. В момент первого «пробуждения», когда я здесь неожиданно очнулся, мне об этой особенности княжича ничего не было известно. Поэтому, пребывая в полушоковом состоянии, я сразу начал чисто, но маловразумительно говорить с окружающими, отвечая на обрушившийся на меня поток вопросов. Они беспрестанно сыпались от суетящихся у моего ложа лекарки, князевых людей, от самого князя, участливо и весьма озабоченно взирающих на происходящее. В разговоре с ними сразу стал придерживаться простой легенды – дескать, ничего не помню кроме отдельных слов, да еще в моей голове появились какие-то новые слова, которых никто здесь и не слыхивал. Пришел княжеский, а заодно и мой духовник. В незнакомых словах он опознал неправильно произносимые, исковерканные мной слова из болгарского, латинского, греческого, польского и немецких языков. Я от этого безапелляционного заявления ученого священнослужителя лишь облегченно перевел дух, пусть будет так! Как говорится, хоть чугунком меня называйте, только в печь не ставьте!

Лишь под вечер отец княжича Изяслав Мстиславич, успокоительно гладя меня по голове, сообщил, что хоть сын и обеспамятовал, но нет, дескать, худа без добра – перестал заикаться. В тот момент, уже окончательно разобравшись, где и в ком я нахожусь, мог лишь молча про себя зло сплюнуть. Сейчас бы мне этот изъян княжича пригодился, до момента, пока бы я в достаточной мере не пополнил свой словарный запас.

А выяснить из ведшихся вокруг разговоров, пусть даже и будучи по большей части в роле пассивного слушателя, мне удалось вот что. Оказывается, княжич, то бишь я, вместе с некоторыми другими членами княжеской семьи серьёзно болел какой-то заразной болезнью, обрушившейся на Смоленские и Новгородские земли. Судя по редким оспинам, оставшимся на теле, похоже на оспу.

И вот сейчас, глядя на проворно одевающегося Тырия, я решил не тратить время в пустых рефлексиях и самобичеваниях. Пока нет взрослых, надо пользоваться моментом, побольше разговаривать с приставленными ко мне «дворскими», или «дворянами», по-разному их здесь называли.

– Эй, – прохрипел я своим ломающимся голосом, – ты чего тут делаешь?

– Сызнова опамятовал! – испуганно всплеснул руками мой незваный сосед по комнате. – Это же я, Тырий, твой спальник!

– Да помню я! Только не пойму, что – тебе больше спать негде, кроме как в моих покоях?

– А где же еще мне почивать прикажешь?! Я, да Корыть, да Веруслав – все твои спальники, спим поочереди с тобой.

Как-то двусмысленно прозвучало. Одно радует, что хоть не в Древнюю Грецию забросило, там гомосятины сплошь и рядом хватало, один Александр Македонский со своими воеводами-любовниками чего стоит!

– А девок почему среди спальников нет! – я шуточно возмутился, от чего Корыть тихо хрюкнул, боясь громко засмеяться.

– Дык отец твой, наш князь Изяслав Мстиславич, такого не позволит тебе, ублюдков-то с девицами приживать, – и, чуть задумавшись, дополнил: – Да и мал ты есчо, до четырнадцатилетия тебе еще год остался! На днях, когда ты, Владимир Изяславич, болезный в горячке был, тебе токмо тринадцать лет сполнилось.

Понятно, значит, здесь что-то вроде совершеннолетия в четырнадцать лет наступает, это, откровенно говоря, радует. Меньше всего я себя ощущаю и желаю оставаться сопливым подростком, когда над страной сгущаются грозовые тучи: во вчерашнем разговоре с духовником мне удалось установить точный год от Рождества Христова – тысяча двести тридцать третий! Это значит, что до монгольского нашествия на Русь оставалось меньше пяти лет! Но эти годы еще надо суметь прожить, а значит, следует вживаться в новый образ. Кажется, из уст спальника прозвучало что-то про ублюдков, надо бы прояснить…

– А ублюдки кто такие?

– Ну как же? – удивился Тырий. – Дети незаконнорожденные или от рабынь – рабиничи. Вот, к примеру, твои меченоши Вертак и Вториж, спальник Корыть – все как есмь ублюдки и рабиничи! Но лучше их так не называть, обижаются.

– А ты, Тырий, случаем, не ублюдок? – подавляя смех, спросил я, не в силах скрыть улыбку. Ну смешно мне, когда люди сами себя всерьез считают ублюдками.

– Не-а! Я своего отца знал, десятником у нашего князя Изяслава Мстиславича был, пока ноныча от морового поветрия не сгинул! – Тырий подозрительно шмыгнул носом. – Но ты, княжич, этого всего верно не помнишь? – с толикой надежды в голосе на мое выздоровление спросил Тырий.

– Забыл я обо всем этом!

– Так слушай! – оживился спальник. – У меня есчо и брат есть, на год тебя молодше. Как подрастет, тоже в гридни пойдет! Мечом деревянным машет – только свист стоит, не хуже тебя, Изяславич!

Ага, подумал я, слушая Тырия, взахлёб повествующего о своей семье. Тот еще из меня мечевик выйдет! Никогда и никаким холодным оружием, кроме кухонного ножа, я не владел. Да и нож использовал лишь по прямому предназначению и не более того. Разве что, может, какая-нибудь телесная память осталась? Чего гадать, скоро все само собой выяснится! И словно в подтверждение моих мыслей, неожиданно прозвучало:

– Ты сегодня, княжич, никак лучше себя чувствуешь?! – и, не дав мне слова вымолвить, Тырий продолжил: – Давай тогда одеваться будем, Изяслав Мстиславич уже вставши!

Прозвучало так уверенно, что и язык не поворачивался как-то возражать и отказываться. Вот я и насимулировался! Придётся вставать и будь что будет, решил я про себя, решительно вскакивая с лавки. Тырий выглянул за дверь, и в комнате сразу нарисовалась еще парочка спальников. Видать, под дверью, подлецы, караулили!

Минут за десять общими усилиями меня умыли и облачили в дорогие, попугайской расцветки одежды. Кафтан был ниже колена малинового цвета, его воротники, рукава и подол были наведены золотом. Подпоясался золотым ремнём, натянули на ноги востроносые кожаные сапоги зелёного цвета, а на голову – синюю шапку с красными наушниками. В таком наряде сразу почувствовал себя каким-то скоморохом.

Читать дальше