Влад Тарханов - В августе сорок первого

Кандалакша. 5 августа 1941 года.

Я вернулся на КП своей армии ближе к полудню. Если тут, в районе Кандалакши, я за ситуацию не слишком переживал, то за район Ухта, где держала оборону 54-я стрелковая дивизия я, откровенно говоря, мандражировал. 54-й командовал генерал-майор Илья Васильевич Панин, с которым мой реципиент встречался во время «командировки» в Китай. Он меня очень тепло приветствовал на КП дивизии, и мы быстро согласовали все аспекты нашего взаимодействия. Панин был крепкий профессионал, который свою дивизию содержал в боевом порядке, он сумел вовремя занять позиции на приграничных укреплениях, опираясь на несколько эшелонов Дзотов, где сдерживал натиск 3-ей финской пехотной дивизии, у которой была неплохая поддержка артиллерии, в том числе немецкой. Но и наша артиллерия ворон не ловила. Там шла жаркая противобатарейная борьба. Сегодня рано утром началась артиллерийская подготовка. Накануне наша авиация нанесла по финским аэродромам несколько серьезных ударов, а немецкая авиация была слишком занята другими проблемами, поэтому появившиеся над полем боя наши штурмовики И-15е могли работать практически в полигонных условиях, зенитное обеспечение у финской дивизии было небольшим и сосредоточено на охране штаба и тылов дивизии, поэтому на передовой временно творился ад, под аккомпанемент которого стрелковые роты перешли в решительную атаку по всему фронту. В прорыв на Суомуссалми пошла 146-я стрелковая дивизия, которая была совершенно новой, но прошла подготовку на полигонах Приуралья. Дивизия Панина поддерживала прорыв, отжимая финские войска вглубь вражеской территории. Прорыв оказался достаточно успешным. К Суомуссалми путь шел по сложной местности, поэтому достигнуть этого важного пункта мы планировали только лишь завтра или послезавтра. Но главный удар был нанесен по Раатской дороге: рано утром на границе сосредоточилась ударная группа моей армии: 2-я механизированная бригада, 44-я Щорсовская стрелковая дивизия, которую удалось полностью посадить на автомобили, превратив, фактически, в мотопехотную дивизию, цель этого преобразования была простая: все части ударной группировки должны были двигаться с одной скоростью! И в качестве усиления им была придана 1-я самоходная артиллерийская бригада, в которой были по одному самоходному пушечному и гаубичному полкам, минометный самоходный дивизион (120 мм минометов на базе БТ-7), дивизион БМ-13 и самоходный зенитный дивизион (спарки 23-мм зенитных пушек). Они рванулись по Раатской дороге на Суомуссалми, впереди идущие танки были вооружены противоминными катками, но дорога, на ее начальном участке не была заминирована, чем меня финны, откровенно говоря, удивили совершенно! На Раатскую дорогу была направлена резервная группа 13-й армии: мобильный резерв в виде 3-ей механизированной бригады, а также 147-я стрелковая дивизия, которая должна была закрепиться и создать оборонительную линию вдоль дороги. Замысел был достаточно прост: после выхода к Суомуссалми и окружения части 3-ей финской дивизии, 54-я в полном составе занимается ее уничтожением, а подвижный кулак моей армии действует на Каяни, захватывая этот важнейший логистический узел, где мы снова, как я планировал когда-то действуем в двух направлениях: ударная группа действует на Оулу, с целью захватить и удержать, а остальные части будут действовать вдоль дороги Каяни-Котка, фактически, громя тылы Карельской армии Финляндии, возможно нанесения тактического удара на Нурмес в интересах Ребольской оперативной группы 7-й советской армии. Остановить движение по Раатской дороге можно было только мощным авиаударом, финны попытались нанести такой удар, потеряв здесь свои последние бомбардировщики. На этом участке фронта преимущество ВВС РККА было подавляющим.

Тут, в Канадалкше, меня ждал еще один генерал-майор Панин, только Роман Иванович, командир 42-го стрелкового корпуса. На его участке все тоже пошло хорошо. Его дивизии давили на немецкие: 122-я занялась крепко дивизией СС «Норд», а 104-я начала давить австрийцев, между немецкими дивизиями прорвалась 1-я легкотанковая бригада 14-й армии, которую немцы притормозили фланговым танковым встречным ударом, но в прорыв устремилась моя Оперативная группа «Кандалакша» из 1-й механизированной бригады, 2-х бригад морской пехоты на машинах (фактически мотопехоты), 11-го самоходного артиллерийского полка и 152-й стрелковой дивизии. Эта оперативная группа действовала на Рованиеми, создавая угрозу полного окружения дивизии «Норд». Эсэсовцы сражались упорно, но умения и военного опыта у них было, по сравнению с другими полевыми частями Вермахта из ветеранов, маловато. В условиях постоянной работы помеховых станций, забивающих работу вражеских радиостанций и серьезного преимущества в воздухе советской авиации, положение дивизии «Норд» оказалось совсем никудышным. У меня в районе Кандалакшы оставались силы 153-ей стрелковой дивизии и одна бригада морской пехоты, которые ждали автомобильного транспорта — эта группа должна будет вступить в действие при взятии Рованиеми, чтобы придать атакующей группе новый импульс. Конечная цель наступления — соединение ударной групы и Оперативной группы «Кандалакша» в районе Кеминмаа, замыкая еще одни клещи, но, что намного важнее, нависая над шведским рудным районом у Шелеффтео.

Я ждал новостей от оперативной группы Баграмяна, но пока что помеховые станции мешали и нашим радиостанциям добраться до нужного адресата. Поэтому оставалось только ждать, когда придут новости по другим каналам. Но первой пришла неожиданная новость из Москвы. Я получил письмо от жены. Она писала, что все у нее в порядке, что волнуется за меня и верит в меня и в нашу Победу, а, чтобы я не сомневался, что меня ждут, к письму была приложена ладошка моей Виктории, которая родилась 22 июня 1941 года, в день, когда не началась война. Я понимал, что в Москве пока еще война не чувствуется, что ограничения и тягости военного времени еще не отразились на наших людях, но понимал и другое: впереди время тяжелых испытаний, затяжная, требующая максимального напряжения сил, война. Но на душе стало как-то хорошо и спокойно. Я читал эти скупые строки, переполненные любовью и тоской, тревогой и надеждой, от этого было как-то и тепло на сердце и все проблемы, казалось, обязательно будут разрешены.

Постучались. Вошел начальник моего штаба, генерал-майор Антонов. Лицо его было совершенно спокойным. Он вообще был человеком очень сдержанным, умеющим скрывать свои эмоции, держать себя в узде. У нас не установились дружеские отношения, но деловые были достаточно хорошими.

— Что у вас, Алексей Иннокентьевич? — все еще сжимая письмо из дома, спросил, стараясь не показать голосом, что очень взволнован.