Алексей Янов - Крест на Крест

— Стрелами прицельно! — орал как заведённый Клоч, — болтами пли!

Не переставая ни на секунду застопорившуюся конную массу, принялись дырявить острые, бронебойные жала болтов и стрел летящих теперь уже по настильной траектории. На позициях установился оглушительный треск арбалетных щелчков, разбавляемый механическими звуками взвода тетив. Хотевшие зайти с тыла конники наткнулись на всю ту же застывшую стену из копий и несущихся в них поток стрел.

Кони, вместе с наездниками, продолжали валиться как подкошенные, поднимая вверх, от резких телодвижений, кубометры снега. Вскоре вся новгородская конница скрылась под занавесом плотно окутавшей её снежной взвеси. Озлобившийся неприятель, прямо из — за постоянно образующихся всё новых живых завалов, принялся разряжать в нашу сторону свои колчаны со стрелами. Особенно упорствовали суздальцы, начавшие остервенело пускать стрелу за стрелой. Я воочию смог пронаблюдать только момент старта множества стрел, однако возможности дальнейшего созерцания я был напрочь лишён.

— Щиты! — прокричал начохр Сбыслав. — Прикрываем государя!

По щитам, как град об стену, часто забарабанили стрелы. В принципе я в таком бережном обращении не нуждался, так как был облачён в прекрасные доспехи, но охранной службе не мешал есть свой хлеб. Пехотные полки тоже не сильно пострадали, тучи стрел, пущенных новгородцами, со страшным скрежетом ударяли и чертили глубокие царапины в доспехах и отскакивали от них, не причиняя воинам особого вреда. Но большая часть стрел намертво застревала в фанерных щитах, оббитых по краю железными облучами. Лишь редкие крики боли раздались в пехотных построениях и через некоторое время раненные стали самостоятельно покидать строй, направляясь в лагерь на перевязку.

Немного послушав барабанную дробь стрел по щитам, я услышал новую команду.

— Стрельцы! По — взводно, начиная с первого, стреляй!

Осторожно выглянув из — за щитов, я увидел, что союзная конница, проявив изрядное мужество и упрямство, приблизилась вплотную к плотно сомкнутому строю из щитов и торчащих из него частокола копий. На некоторое время установился частый, дробный звук выстрелов из ружей. Затем из гуляй — городов ударили картечью орудия. Нас сразу стало заволакивать дымом. И, судя по доносящимся истошным крикам, исходящим от несчастных дружинников, огнестрельное оружие на все сто выполнило свою кровавую работу.

— Сигнал ратьерам! — прокричал я на ухо вестовому, и скоро в небо ушла пороховая ракета, давая знать затаившейся вблизи лагеря коннице, что пора и им принять участие в заварушке. Злыдарь был предупреждён, что при выходе из лагеря, ему предстоит в первую очередь отработать по неприятельской коннице.

Но даже огнестрел не смог окончательно остановить атаку. Оставшиеся невредимыми всадники, действующие из глубины строя, под звуки труб, лязг доспехов и топот копыт обрушились на передние шеренги пехотинцев. Я видел, как всадники из первой разреженной шеренги, полностью потерявшей даже подобие некого конного строя, останавливали своих коней, не решаясь атаковать плотно сбитую пехоту. Но в статичном положении надолго оставаться им не удавалось. Увлекаемые сзади накатывающей конной лавиной, дружинники были вынуждены буквально выбрасываться на вражьи щиты и копья, словно идущая на нерест вверх по течению горных рек горбуша.

Но ни мужество, ни упорство, никакие другие трюки не могли помочь новгородцам проломить строй, потому как всё у них пошло наперекосяк с самого начала боя. А самое главное, финишный удар у них вышел, во — первых, слабый, потому как у коней не было достаточной силы разгона, а во — вторых, он был осуществлён сильно разреженным и не правильным по построению конным строем. Всё вместе, как результат, это сделало его крайне не эффективным. Прорвать таким, даже не ударом, а вялым конным натиском, порядки обученной панцирной пехоты было попросту невозможно. Вклинившиеся в шеренги конники под градом копий, мечей и бердышей стали быстро умирать, а задние «жидкие» ряды их товарищей, не чувствующие за своей спиной поддержки и узрев столь плачевные результаты атаки первой волны, стали поворачивать коней вспять.

По всему фронту атаки, сквозь грохот, лязг и рёв то тут, то там слышались безнадёжное:

— Назад, братцы! Назад! Отскакиваем!

Но было поздно. Во фланг новгородской коннице, с оглушительным боевым кличем «Слава!», врубились смоленская конная дружина — ратьеры. Тактика и вооружение ратьеров напоминали ещё не существующих западноевропейских рейтар. В бою они должны были сблизиться с врагом и разрядить в противника свои пистолеты — два с пулями и две раструбы с картечью, затем, по — ситуации — либо отступить для перезарядки оружия, либо продолжить нанесение удара, плавно переходящего в ближней рукопашный бой с применением сабель и булав. Причём на ходу разряжалась только первая пара пистолетов, вторая пара приберегалась про запас для рукопашной схватки.

А на наши пехотные позиции стало выносить заметавшихся в ловушке новгородцев, чем пользовались пехотинцы, насаживая их на острые пики. Тем временем, в эту сгрудившуюся толпу, луки и арбалеты продолжали стрелять не переставая — всё это способствовало образованию перед линией строя мешанины из шевелящейся массы коней и людей. От этих полуживых завалов исходили крики боли и ужаса.

На левом фланге пешее новгородское войско под серией непрерывных артиллерийских ударов начало разваливаться, быстро и полностью исчерпав весь свой наступательный потенциал. В их рядах творился настоящий ад. Больше никто не кричал «Новгород!», «София!», не до того людям стало. Земля то и дело содрогалась от фонтанирующих разрывов. Растерявшихся от всего происходящего новгородцев так и подмывало упасть и всем своим существом вжаться в эту судорожную земную плоть, ища там спасения. И они валились сотнями, из которых большинство были телесно невредимы, у них просто сдавали нервы. В головах новгородцев все звуки боя слились в одну непередаваемую адскую какофонию, из которой лишь с трудом вычленялись отдельные взрывы, и «нечеловеческие» крики и стоны, то ли боли, то ли страха. А плотный пороховой дым окутывал место этой бойни, скрывал от новгородцев всю панораму разверзшегося вокруг них ада. Ещё более усиливали эффект слезящиеся от пороховых газов глаза, а также открытые рты — так было легче дышать, к тому же и обоняние уже не выдерживало дыхание войны. Те из новгородцев, кто рисковал подняться, не могли долго продержаться на ногах, спотыкаясь об многочисленных раненных, контуженных или ещё не успевшие окоченеть трупы, густым слоем покрывавшими кроваво — чёрный снег.