Дмитрий Дашко - Москва [СИ]

– Тогда я вас совершенно не понимаю! – пожал плечами Майоров.

– У меня есть основания говорить, что Евстафьева довели до самоубийства.

Майоров посмотрел на меня, как на полного придурка. Хорошо, хоть вслух высказывать это не стал.

– На чём они строятся?

– Могу я узнать, чем занимался покойный? – вместо ответа спросил я.

– Евстафьев работал на должности начальника технического отделения.

– Это мне известно из материалов дела, но могу ли я знать подробности его работы? Например, над чем он работав в последнее время, кого разрабатывал или арестовывал.

– Зачем вам нужно знать о его службе? – по понятным причинам напрягся Майоров.

– Затем, что смерть товарища Евстафьева и его супруги могут быть связаны с профессиональной деятельностью покойного. Например, месть со стороны врагов… Каких-нибудь контрреволюционеров или агентов иностранной разведки. Да вы лучше меня знаете, кто мог держать на него зуб!

– Чушь! – снова фыркнул собеседник. – Я же сказал, что Евстафьев – начальник технического отделения. Собственно, этим всё сказано. Оперативной работой он не занимался, привлечь к ответственности: посадить или арестовать физически не мог, поскольку это не входило в его обязанности. Не там роете, товарищ Быстров.

Он многозначительно посмотрел на меня.

– Тогда может поделитесь соображениями и подскажете, в какую сторону надо рыть? – полюбопытствовал я.

– Хорошо, – вздохнул он. – Конечно, выносить сор из избы в ведомстве вроде нашего не принято, но… В общем, у нас есть веские основания полагать, что Игнат убил свою жену, а потом, не выдержав угрызений совести, свёл счёты с жизнью.

– Подождите, – замер я, переваривая информация. – В деле указано, что у Евстафьева железное алиби. Он находился на суточном дежурстве.

– Буквально с утра мы провели служебное расследование и установили, что Игнат Евстафьев в тот день отлучался на несколько часов. Это вопиющее нарушение должностных обязанностей. Те, кто его покрывал, будут привлечены к ответственности. Лично я уже получил от начальства строгий выговор, – печально произнёс Майоров.

– И что же могло подтолкнуть вашего подчинённого на убийство?

– К глубокому сожалению, Дарья Ивановна не была верна супругу, а Игнат всегда отличался вспыльчивым нравом. Он узнал об изменах супруги, разозлился и решился на такое.

– Чтобы закопать жену живьём, нужен определённый склад характера. Не каждый на это способен.

– Я же сказал вам, что Игнат всегда отличался вспыльчивостью, он несколько раз совершал необдуманные поступки. Если честно, держался на службе просто чудом… Я как раз подыскивал ему замену, когда всё произошло, – вылил на меня новую порцию откровений Майоров.

– И у вас есть доказательства, что это он – убийца?

– Искать доказательства – ваша прямая обязанность, – напомнил Майоров. – Но со своей стороны мы можем передать вам материалы нашего внутреннего расследования. Там есть показания свидетелей, которые отмечали, что в последнее время Евстафьев ходил сам не свой и несколько раз вслух высказывал угрозы в адрес супруги. Как минимум, мотив и возможность у вас имеется. Остальное – вопрос времени и вашего желания оперативно раскрыть убийство. Как видите, ГПУ ничего не скрывает и готово к сотрудничеству.

– Правильно я вас понял, что никто не будет возражать, если Евстафьев будет официально обвинён в убийстве своей жены, и дело будет закрыто в связи с самоубийством главного подозреваемого? – спросил я, глядя в глаза собеседника.

– Правильно, – улыбнулся он. – Вы – умный человек, товарищ Быстров, и мы с вами друг друга поняли.

Предложения чекиста было недвусмысленным. Похоже, смерть Евстафьевых могла разворошить такое гнездо, что контора решила срочно рубить все концы даже с учётом репутационных потерь. Сдаётся мне, я опять влип в какую-то неприятную историю.

Если пойду навстречу Майорову, конечно, в рекордные сроки «раскрою» преступление и наверняка получу в перспективе от ГПУ некоторые бонусы. То бишь и грудь в крестах, и голова не в кустах, а где ей быть полагается. Даже заманчиво.

А если заартачусь, то…

– Не поняли, – покачал головой я.

– Почему? – удивился чекист.

– Хотя бы потому, что у меня эта версия вызывает много сомнений.

– То есть вы не собираетесь закрывать дело?

– Не собираюсь, пока не найду настоящих виновных! – твёрдо объявил я.

У него на скулах забегали желваки, а пальцы снова сжались в два огромных кулака.

«Ими бы орехи колоть или гвозди заколачивать», – подумал я про себя.

– Вы хорошо подумали?

– Очень хорошо!

– Жаль, – наконец, выдавил Майоров. – Очень жаль, товарищ Быстров. Я думал, мы с вами найдём общий язык.

– Я тоже, – кивнул я.

– Тогда мне нечего больше добавить к моим словам. Вечером курьер доставит вам материалы служебного расследования. Ничего секретного в них не будет, так что можете ими пользоваться в интересах следствия. Больше не держу вас, товарищ Быстров, – Он подписал пропуск и отвернулся, всем видом показывая, что потерял ко мне интерес.

Понимая, что ничего больше здесь не добьюсь, я взял пропуск и направился к выходу.

– И да! – остановил меня он. – Если передумаете, звоните.

– Не передумаю.

– Ваше право, – слишком легко согласился чекист.

Дверь за моей спиной захлопнулась.

Я вернулся на Петровку, вошёл в кабинет.

В нём, после отъезда наших, было непривычно пусто и тихо.

Эх, как не хватает сейчас дружеского совета Максимыча и помощи ребят! Один, конечно, в поле воин, но сейчас явно не тот случай…

Если бы не тот странный голос в трубке, я бы, пожалуй, согласился с Майоровым, но теперь обратного пути у меня нет.

Надо съездить на место убийства Евстафьевой, покрутиться, поспрашивать народ. Вдруг, кто-то что-то видел…

В ГПУ меня на пушечный выстрел не подпустят – это как пить дать, а там тоже могут знать кое-что интересное. Будь Максимыч, попросил бы его напрячь связи, вплоть до Дзержинского, а я пока слишком мелкая пешка на этой шахматной доске.

В дверь тихо поскреблись.

– Входите, – сказал я.

В кабинет робкой мышкой прокрался хорошо известный господин Гельман. Вот уж кого я ожидал увидеть у себя меньше всего.

– Наум Израилевич? – удивился я. – Вас вроде в больницу отвезли… Неужели поправились?

– Пришлось, – признался он. – Деловому человеку нельзя болеть. Особенно, если он хочет остаться на свободе.

В руках у него был парусиновый портфель, с каким сейчас ходила половина Москвы.

– Садитесь, Наум Израилевич, – предложил я.

– Благодарю вас.

Гельман сел напротив меня. Его пальцы нервно барабанили по портфелю, а глаза избегали смотреть в мою сторону. Так ведёт себя нашкодивший человек.