Галина Гончарова - 2. Зима гнева (СИ)

Крестьяне верили, конечно. Но сдавать продукты не торопились. Приходилось устраивать реквизиции.

Выглядело это так.

Сначала жом Кролик приходил в село или деревню, и пытался уговорить сдать излишки продуктов.

Вот, как сейчас.

- Ты мне, жом, деньги давай, - протянул староста, недовольно разглядывая бумажку. - А енто - шо? С ентим и в отхожее место не сходить - больно бумага плотная. Расцарапает усе...

- Сказано ж тебе, - огрызнулся жом Кролик. - Денег сейчас нет. Летом на деньги обменяешь, в Звенигороде...

- Летось... кушать-от сейчас всем хочется... и иде тот Звенигород? А иде мы...

Жом Кролик скрипнул зубами.

- Твой ответ?

- Ты мне денег дай, жом. А уж мы найдем, что продать...

Хитрый взгляд старосты стал последней каплей.

От сильного удара дед улетел спиной вперед, только лапти в воздухе мелькнули. А дальше...

Два десятка человек.

Два десятка ружей.

Крепкие мужики... навалиться всем миром?

А вот что-то мир иногда наваливаться и не спешит... каждый о своей шкуре думает, и о своей семье, и... вдруг пронесет?

Не пронесло.

Крестьян согнали на главную площадь - всех. Там и держали под прицелом пулемета, благо, выдавался и такой на отряды. А освобожденцы шли по домам, отмечая - вот этот богаче, вот этот беднее...

Понятно же, где богаче - там мироед...

Кому-то понравился платок.

Кому-то подсвечник...

Кто-то залез за икону в поисках денег... полетела на пол лампадка, жалобно зазвенело, разбиваясь, стекло...

- Что ж вы делаете, ироды!?

Фельдшер.

Пьяный в темную голову, бесстрашный и решительный.

За свои инструменты, приглянувшиеся мародеру, он готов был и зубами грызть... и так что пропало...

Ошарашенный солдат Свободы отступил на шаг. Фельдшер наступал, расхристанный, пьяный, вонючий, но яростный и наверное, опасный.

- Не смей трогать, ты, ...!

Растерянность сменилась злостью, злость - действием.

Выстрел в деревенской тишине прозвучал громом небесным.

- Убили!!! - заголосила одна из баб - УУУУУБИИИИИИИЛИ!!!

Прасковья себя особо умной не считала - не с чего. А только увидев солдат за околицей, она мальчишек сразу из дома выпихнула.

Вспомнились слова той странной торы.

Придут.

Хлеб отберут, убивать будут, грабить, жечь...

Ничем ты это не остановишь, только себя и детей сберечь попробуй...

И Прасковья выпихнула мальчишек из дома быстрее, чем сообразила, что делает.

- Бегите в наш схрон! Там прячьтесь, пока я сама за вами не приду! И не смейте возвращаться!

Ванятка с Васяткой метнулись мышами, бегущими от кошки.

Они не помнили слов странной гостьи. Но страх в голосе матери был убедительнее любой памяти. Страх - и ее глаза.

Жуткие, темные...

Когда приходит беда, птица уводит врага от своего гнезда. Притворяется раненой, припадает на крыло...

Прасковья не может сбежать - ее будут искать. Но ее детей не найдут. Она скажет, что отослала их в соседнюю деревню.

И... не удержалась.

Стукнула к соседке.

- Мотря, детей и хлеб спрячь!

Послушается ли, нет ли... а все одним грехом на душе меньше будет!

***

Когда начали стрелять...

Когда раздался дикий крик: "Убииииилиии!!!"...

Когда крестьяне заволновались...

Прасковья стояла рядом с Мотрей. Детей ее на площади, кстати, не было. То ли в погреб пихнула, то ли на чердак, но хоть с собой не потащила.

Убивать будут, грабить, жечь...

Чутьем загнанного зверя Прасковья поняла, ЧТО сейчас будет.

Рванула за руку Мотрю, дернулась к ближайшему плетню... какие там заборы? Плетень, да еще и с прорехами, а к чему больше-то?

Все свои, все друг друга знают, никто чужого не замает...

Мотря была негибкой, она не понимала.

А...

Крестьяне заволновались.

- СТОЯТЬ!!! - заорал кто-то из "збройных".

Толпа - опасный зверь. Сейчас кинется, и их сомнут, задавят числом, уничтожат...

Не так их много, чтобы справиться, когда на людей находит остервенение. Они опасны... они кидаются, они зубами и когтями во врага вцепляются, они о себе уже не думают...

Те, кто носят оружие, знают об этой особенности. И - боятся.

Человеку в таком состоянии неважно - на пулеметы идти, на пушки... он - дойдет. И вцепится.

Прасковья упала за секунду до того, как раздались первые выстрелы.

Упала, потянув за собой подругу.

Упала под плетень, откатываясь подальше от ног и дороги, на обочину...

Летом здесь росли лопухи. Густые, высокие, способные укрыть.

Сейчас их не было.

Но...

Никому до Прасковьи и дела не было.

Первые выстрелы.

Первая кровь.

Первые упавшие люди.

Крики, вой, растерянность толпы, которая не успела стать зверем, крики врагов - что бы они не говорили о своих высоких целях, они все равно враги...

Те, кто приходит отнимать хлеб, отнимают самое жизнь. Они не могут быть никем иным, только врагами. Только убийцами.

Пуля - или голод?

Пуля милосерднее...

Прасковья лежала и молились. И рука Мотри в ее ладони дрожала. Подруга была жива, это было хорошо...

- Парашка, как же так...

Почему шепот слышнее крика?

- Не дергайся.

Сейчас важно только это.

Чтобы не пристрелили по ошибке. Не затоптали. Не...

У нее дети. Она должна выжить, остальное - побоку.

Ванятка и Васятка сейчас в лесу. Если мать не придет, они обречены. Она должна выжить...

А еще Прасковья знала - когда ее муж вернется... жены у него не будет.

И семьи у него тоже не будет.

Женщина может простить многое, но когда их детям нужна была защита, мужа не было рядом. Когда ей нужна была помощь, его не было рядом. А коли так....

Не было тебя рядом?

Обошлись?

И иди к Хелле! Женщины могут простить - за себя. Но за детей они не простят.

***

Лежать пришлось минут пятнадцать. Но страшнее времени в жизни женщин - не было.

Лежать, слушать выстрелы, слышать крики... а ведь и их тоже... могут.

Прасковья это понимала, и лежала тихо-тихо. Мотря - та вообще обеспамятела от страха, замерла, аки заяц, и только тихо-тихо вздыхала. Иногда.

Наступающая зима покрывала лужи первым ледком, припорашивала легким инеем.

На белом кровь - алая. На черном - тоже алая.

Долготерпение было вознаграждено.

- Гони их по домам!

Крики, шум...

Прасковья вылезла, только когда на площади никого не осталось. И то - вылезла...

Не встала во весь рост, не принялась отряхиваться, не пошла домой гордо и с достоинством...

Перевернулась на живот, пнула как следует подругу, чтобы та пришла в себя, и кое-как поползла. Медленно, очень медленно, вдоль канавы...

Ничего.

Лучше пять раз покрыться грязью, чем один раз - накрыться землей. Мотря, похоже, думала так же. Она ползла за подругой, и для разнообразия больше не вздыхала. Только икала. Тихо, часто и отчетливо...

***

Женщины отважились встать на ноги только ближе к окраине деревни, когда их не видно было за кустарником. Мотря потрясла головой.