Валерий Большаков - Искусник [СИ]

Короткими штрихами, от линии виска к щеке… Повора-ачиваем к уху… Большим пальцем мочку в сторону, чтобы не отчикать… Под скулу… К губам… В углу рта… Подусники… Усы – носочком бритвы… В обрат…

Сосредоточась, отрешась от земного, я побрился – и не поверил, что цел. Недаром говорят, что из художников неплохие снайперы выходят – рука не дрогнет, а глазомер – всем стрелкам пример!

Я умылся, промокнул лицо, брызнул в ладонь туалетной воды «Драккар» – флакончик за двадцать пять рублей! – и обжег лицо пахучей влагой. Повеяло лавандой с лимоном, через верхние нотки пробились ароматы хвои и пачули.

Щеки горели, зато на ощупь – глаже, чем у Лиды!

– Данке шён, штурмбанфюрер…

Я расслабленно заулыбался. Лида… Через два часа – второй сеанс. Допишу лицо и шейку, а платье я и без натурщицы исполню.

«Хорошая девочка Лида…»

Шлепая тапками в ритмах релакса, я вернулся к себе, размышляя о девушках вообще, и о внучке Кербеля, в частности. Такое впечатление создается, что «внучечка» то ли дразнит меня, то ли соблазняет, подводя к самому краю искушения…

– Анто-он! – донесся голосок Лизаветки. – К телефону!

Кинув несессер на диван, я торопливо зашлепал в коридор. Нимфетка вытягивалась стрункой у аппарата, суя мне трубку. Я перехватил ее, как эстафетную палочку.

– Алло?

– Антон Пухначёв? – передался по проводу вежливый женский голос.

– Да, это я.

– Меня зовут Виктория Петровна, я супруга Леонида Ильича, – скромно отрекомендовалась трубка. – Хотела навести о вас справки, но увидела репродукцию в журнале… «Ожидание», кажется. Это лучше всяких рекомендаций, Антон. Ничего, что я запросто, по имени?

– Виктория Петровна, – улыбка смягчила мой голос, – не дорос я пока до отчеств.

На том конце провода негромко хохотнули.

– Антон, вы не могли бы написать портрет Лёни?

Мой организм отреагировал ёканьем.

– Лично я не против, – левая рука устала держать тяжелую трубку, и ее подхватила правая. – Но, чтобы вышел нормальный портрет, потребуются хотя бы три сеанса. Вряд ли Леонид Ильич согласится просиживать в мастерской по два часа кряду.

Лиза, напряженно прислушиваясь к разговору, еще шире раскрыла глаза, глядя на меня с благоговейным восторгом.

– Но вы же сможете рисовать Лёню за работой? – вопрос в трубке мешался с утверждением.

– Смогу. Только кто же меня пустит?

– А если сегодня?

– Ну-у… давайте, – промямлил я, памятуя о Лиде.

– Тогда подъезжайте на Старую площадь, вам закажут пропуск.

– Ладно… – мой голос выдавал растерянность.

– Спасибо, Антон. До свиданья.

Медленно повесив трубку, я взял Лизаветку ладонями за щеки и чмокнул в нос.

– Подслушивать нехорошо.

– Я не подслушивала! – сказала девушка в свое оправдание. – Я просто рядом стояла! Тут слышимость хорошая… А ты будешь настоящего Брежнева рисовать?

– Придется, – вздохнул я и строго сдвинул брови: – Никому, поняла?

Лиза часто закивала, готовясь к подвигу умолчания.

ЦК КПСС, тот же день

Брать «Волгу» Кербеля я постеснялся, да и вдруг пересекусь с Лидой? Очень не хотелось объяснять красивой девушке, что есть на свете люди, отказывать которым не принято.

А потому сгрузил свои пожитки в такси. Счетчик тикал, мотор фырчал, старый водила помалкивал, не отвлекая от перебора мыслей.

Во вторник «внучечка» была сама милота – улыбалась, щебетала, кокетничала. Я бы давным-давно сдался, уступив чарам, но меня удерживал на краю последний предохранитель – память о Светланке.

Надо было как-то ужиться с пониманием того, что нас разлучили навсегда, а как? Разве уговоришь себя рассуждениями о безысходности и необратимости? Пройдет время, и любовь погаснет сама, как тот костер, в огонь которого не подбрасывают хворост. Останется лишь горькая память, да шрам на душе.

Тем не менее я радовался встречам с Лидой. Неподвластное уму влечение вызывало во мне ответную печаль, и все же… И все же это были приятные переживания. Я словно доказывал себе, что грусть преходяща, и зиму сменит весна, а там, глядишь, и лето настанет…

– С вас рупь двадцать.

Я расплатился и вышел, нагружаясь, как солдат в походе. Особо разглядывать здание ЦК КПСС не получалось, как у любого грузчика, пыхтящего в обнимку с затоваренной тарой. Двери мне открыл вежливый, не слишком приметный молодец, а за порогом ждали двое мужчин в возрасте, похожие, как бобы в стручке – выбритые до блеска, в безукоризненной белизны рубашках, затянутых галстуками, костюмы сидят, как влитые.

– Товарищ Пухначёв? – зажурчал Левый. – Ваш паспорт, пожалуйста.

Пыхтя, я протянул ему документ. Левый очень внимательно пролистал зеленую книжицу, сверил со списком и кивнул Правому.

– Вот ваш пропуск, – протянул тот карточку. – Предъявлять вместе с паспортом. Вам к этому лифту.

– Ага, – крякнул я, перехватываясь.

Меня культурно обыскали. Страж возле указанного лифта проверил пропуск, приятно улыбаясь, и впустил в кабину. Дверцы запахнулись, пол мягко надавил снизу. Поехали…

Мне на пятый этаж, самый охраняемый и недоступный. Даже сотрудники ЦК, чтобы попасть туда, должны иметь особую отметку в удостоверении. А что вы хотите – высшие сферы…

На выходе из лифта у меня опять поинтересовались пропуском. Накачанный чекист из «девятки» любезно указал на диванчик для посетителей.

– Подождите, пожалуйста, вас пригласят.

Я молча кивнул, опускаясь на мягкую мебель, и с любопытством осмотрелся. Вдоль всего коридора раскатана красная ковровая дорожка-«кремлевка». Наискосок от меня поблескивали лаком двери – за ними некогда выкуривал трубку товарищ Сталин, а нынче товарищ Брежнев смолит сигаретки «Дукат».

– Проходите, вас ждут.

И снова я топаю с полной выкладкой. Не-ет, отжиманий от пола маловато будет, пора гантелями обзаводиться…

За дверьми кабинета номер шесть распахивалась просторная зальца, хоть вальсируй. При Иосифе Виссарионовиче, говорят, стены были отделаны по-английски, угрюмоватым дубом, но затем облицовку, косяки и даже подоконники заменили на жизнеутверждающий орех. Победа света над тьмой…

В обширном пространстве даже «аэродром» для заседаний, крытый зеленой скатертью, выглядел несоразмерно малым, а уж обычный письменный стол просто терялся.

– Здравствуйте, товарищ Пухначёв, – раздался бодрый голос у меня за спиной.

Я живо обернулся – Брежнев выходил из комнаты отдыха. Мне удалось быстро разгрузиться и пожать протянутую руку.

– Здравствуйте, Леонид Ильич!

– Это всё Витя моя, – заговорил генсек, посмеиваясь. – Домоправительница! Как узнала, с чего все пошло, так и расположилась к вам. Особенно, когда с Ниночкой расстался!

Я встрепенулся, и Брежнев понятливо закивал: